— Десять! — закричала девчонка разъяренно. — Мне десять, ты, бесчувственный сопляк!
Она пнула ещё несколько раз, но мне удалось более-менее увернуться от ее ног.
— Она кажется такой милой. Просто позволь ей убежать, а преступникам остерегаться.
— Ник.
— Ах, черт, Гарри. Ты опять читаешь мне мораль.
Я улыбнулся, но чувствуя гнев и напряжение во рту и животе.
— Слушай, давай договоримся вот о чем — только доберись сюда и подбери нас.
— А что с твоей машиной?
— Сломалась сегодня.
— Опять? Как насчет Эль? (жарг. El — надземная железная дорога)
— Ни гроша с собой. Мне нужно уехать, Ник. Я не могу идти вместе с ней в офис и не хочу стоять и сражаться с ней в телефонной кабинке. Так что доберись сюда и подбери нас.
— А я не хочу оказаться в тюрьме из-за того, что ты не смог пролить бальзам на свою совесть, Гарри.
— А как насчет твоей совести? — выпалил я в ответ, зная взрывной характер Ника и то, что наш разговор ограничен телефонными проводами. Мне, кажется, что Ник тоже не оставил бы девочку в этой части города.
Ник прорычал что-то невнятное, но явно непристойное, затем сказал:
— Ну ладно же, хорошо. Но я не смогу легко пересечь реку, поэтому буду ждать на дальнем конце моста. Всё, что ты должен сделать, перейти с ней мост, оставаясь вне поля зрения. Полицейские патрули в округе будут искать вас. Полчаса. Если тебя нет — я ухожу. Там опасный район.
— Дружище, верь мне. Я приду.
Мы, не прощаясь, повесили трубки.
— Ладно, ребенок, — сказал я. — Прекрати брыкаться и давай поговорим.
— Катись в ад, мистер! — крикнула она. — Отпусти меня, а то сломаю тебе ногу!
Я вздрогнул от ее пронзительного голоса и, нервно оглядываясь, отошел от телефона, полунеся, полутаща ее с собой. Последняя вещь, которая мне сейчас нужна — это толпа добропорядочных граждан, бегущих спасать ребенка.
Но улицы были пусты и лишь густая тьма царила меж разбитых уличных фонарей. Кое-где светились окна, но на крик девочки никто не вышел. Здесь как раз тот тип окрестностей, в которых люди живут и дают умереть другим.
Ах, Чикаго. Эти огромные, расплывшиеся американские города — предмет всеобщей любви — разве жизнь в них не прекрасна? Я, наверное, и вправду больной, раз пытаюсь сделать хоть что-то, в отличие от равнодушного большинства.
Эти мысли приносили легкую боль.
— Слушай, я знаю, ты сейчас сердишься, но поверь мне, я делаю то, что будет лучше для тебя.
Она перестала пинаться и свирепо зыркнула на меня.
— Как ты можешь знать, что для меня лучше?
— Я старше тебя. Мудрее.
— Тогда почему ты носишь это пальто?
Я посмотрел на свой просторный черный пылесборник, с тяжелыми, длинными полами, на складки грубой ткани, колеблющиеся вокруг моего тела.