— «Боинг», наверное? — подсказал Голубев.
— Точно, «боинг», — кивнула старуха.
— Где же это такое? — спросил Голубев. — Аэропорт Шереметьево — это ясно, именно туда прибывают иностранные самолеты, но сколько же там в окрестностях деревушек и поселков?..
— Не скажу. Может, говорила она, где, а может, я и забыла. Склероз — это тебе не шутка. Чего не надо, всё помню, а что надо — ни за что в голову не идет.
— На что же она живет? В колхозе, наверное? — с надеждой спросил Голубев.
— Кто? Прасковья Дмитриевна-то? Прямо, в колхозе… Не такой она человек, чтобы в колхозе работать. В газетном каком-то поселке работает. Хвасталась все, что писатели с ней все очень уважительные. Врет, наверное.
— Пожалуй, не дождусь я его. — Голубев посмотрел на часы. — Надо ехать.
— Может быть, передать кому что?
— Да нет, спасибо, я позвоню. И спасибо вам большое за компанию. Было очень приятно посидеть с вами. До свиданья.
Старушки, словно по команде, посмотрели на него, ожидая, очевидно, прочесть на его лице насмешку, но, увидев, что он не шутит, благодарно кивнули.
●
Когда Голубев, обзвонив редакции почти десятка газет, нашел нужный дачный поселок в районе Шереметьевского аэродрома, пора было обедать, но он поехал сразу на Савеловский вокзал.
Электричка была в это время дня почти пуста, и Голубев сел у окна. С наружной его стороны косо стекали капельки дождя, и сквозь их тускло мерцавшую сетку видны были бесконечные кварталы Бескудникова. Город все рос и рос, протягивая щупальца новых районов во все стороны. Слава богу, уже сегодня, скажем, из Химок до Измайлова километров сорок, не меньше. В старое доброе время — целое путешествие на несколько дней. А сколько тратят люди времени, чтобы добраться до работы в Москве из того же Шереметьева…
Сколько сегодня найдется москвичей, которые знали бы звенящую тишину леса? Настоящего леса, без консервных банок под ногами, какофонии транзисторов и призывных воплей массовиков.
В прошлом году они с Шубиным поехали за грибами. Далеко, километров за восемьдесят от города. Долго плутали, пока, наконец, далеко в стороне от шоссе не нашли богом забытого леска. А когда уже в потемках вылезли из машины и осмотрелись, только ахнули: на опушке горело с десяток костров, и в их неясном, призрачном свете можно было различить столько же автобусов.
Пора было подниматься, скоро Шереметьево. Он вышел из электрички, поежился, поднял воротник плаща, перешел железнодорожные пути, спросил, как дойти до дач газетного поселка. Заборчики и изгороди так напитались осенними дождями, что казались черными. Вот и водонапорная башня, за ней надо свернуть направо.