Первыми жертвами державных пьяных грез стали русские парни, заживо сгоревшие в танках на улицах Грозного. Потом счет пошел на сотни, на тысячи… Загребущими своими лапами Родина выдергивала из мирного потока жизни собственное будущее и эшелонами отправляла на фарш, не снабдив необстрелянных, голодных, кое-как экипированных мальчишек даже копеечными солдатскими медальонами – ей, Родине, было, по большому счету, наплевать, своего или чужого сына похоронит мать в закрытом гробу. Что при Иване, что при Иосифе, что при Борисе – жизни человеческие шли пучок за пятачок.
Но и борцы за свободу Чечни – сами они русскому названию, пошедшему от названия селения Чечен-аул, предпочитали местное, по названию лесистой Ичкерии, срединной части своей страны, – с собственным народом особо не церемонились, не терзались нравственными муками, устанавливая огневую точку на территории школы или больницы или вешая работающую рацию, по которой русские корректировали огонь, на столб посреди оживленного базарчика. Итоговое кровавое месиво «героические повстанцы» нередко снимали видеокамерой. Кассеты уходили на Запад, как доказательство зверств российской солдатни.
Кассеты с собственными зверствами отправлялись в противоположную сторону, в качестве отчета о проделанной работе, – у народных героев появились инородные спонсоры. Хотя, наверное, не те, на которых рассчитывалось изначально, – «цивилизованное сообщество», столь рьяно державшее сторону сепаратистов в югославском конфликте, как-то не спешило с признанием новоявленного «субъекта международного права» и ограничивалось легкой моральной поддержкой. Оно и понятно – Западу не хотелось из-за какой-то там Чечни совсем уж отворачиваться от «дорогого друга Бориса». А ну как на его место придут коммунисты? Опять же, ядерный чемоданчик… Зато другая заграница отнеслась с большим пониманием. И потекли козьими тропами денежки, оружие, и люди новой, не виданной доселе на Кавказе породы – вахаббиты, и зазвучало над горами мощное «Аллах акбар!» Дудаевские «генералы» и командиры – в большинстве своем обычная уголовная шушера – принялись спешно отращивать бороды и разучивать молитвы.
Кровавый маразм крепчал. Стороны не только обстреливали и взрывали друг друга, но и вступали в своеобразные экономические отношения. Издерганный, одичавший сержантик загонял «чехам» ведро патронов и ручную гранату, сшибая на пару бутылок водки, чтобы хоть на несколько часов забыть об окружающем кошмаре, гладкий тыловой подполковник через цепочку посредников сбывал тем же покупателям зенитные комплексы «Игла» и снаряды для «Града», заколачивая уже не на водку, а на трехэтажный коттедж в ближнем Подмосковье. «Чехи» же, в свою очередь, расплачивались «премиальными» долларами, полученными за убийства федералов и уничтожение их техники. А когда русские закрепились в большинстве районов Чечни, посадили в Грозном свое правительство и заявили о «восстановлении народного хозяйства», тут уж товарно-денежные отношения заработали в полном блеске своего цинизма. Одни что-то строили, другие – надо полагать, за определенный процент – это «что-то» незамедлительно бомбили или взрывали, после чего первые получали деньги под новый подряд и опять что-то строили… На «чеченском цикле» делалось больше крупных состояний, чем даже на «левой» водке. Именно в годы Первой чеченской и поднялся, как на дрожжах, московский строительно-гостиничный бизнес братьев Бароевых, а отец вдруг резко вспомнил о своих мусульманских корнях.