– Идемте, – сказал секретарь по-итальянски и добавил многозначительно:
– Иван Иванович висит в саду.
«Прекрасно. Сейчас мы посмотрим, как он висит. Но что все это значит?»
– Он сегодня давно там, – продолжал Марк Антонович. – У него родилось много желтых детей.
Нет, секретарь был серьезен и на сумасшедшего не похож. Они прошли анфиладу комнат, куда-то поднялись по скрипучей лестнице и вдруг послышался визгливый с хрипотцой голосок: «Жан! Я вас обожаю, Жан!»
Это было сказано по-французски. «Куда он ведет меня и свидетелем какой сцены мы сейчас станем?»… Но секретарь растворил последнюю дверь и они оказались в саду-оранжерее. Спиной к ним стоял человек в таком широком маслянистого зеленого шелка шлафроке, что в нем поместились бы еще и Джузеппе, и секретарь.
– Иван Иванович, у нас гость, – сказал Марк Антонович.
Бецкий повернулся. Высокий лоб, серо-голубые спокойные глаза, усталое, но для его лет моложавое лицо, капризные губы, парик без кошелька… Рибас поклонился. В ответ тень улыбки и быстрый французский говорок:
– Очень рад, как поживаете, с чем хорошим к нам пожаловали?
На какой вопрос отвечать в первую очередь? Но ответить ему не дали:
– Взгляните, какая прелесть…
На столе стояла корзинка, в которой копошилось десятка два цыплят. «Желтые дети» – вспомнились слова секретаря.
– А вот и кувез!
Кувезом – наседкой оказался большой ящик с фитильной лампой для обогрева.
– Любопытная новинка, – сказал Бецкий. – Эта наседка способна родить столько, сколько положишь в нее яиц. Как вам это нравится?
– Превосходно, – неопределенно ответил Рибас.
– Появились на свет сегодня, к вашему приходу. Как вы нашли Алешу?
– Алешу?…
– Кажется, вы перевозили его из Лейпцига в Италию.
Вот оно что! А Джузеппе и думать забыл об этом. Впрочем, если Иван Иванович и в самом деле имеет отношение к рождению императрицы Екатерины, то Алеша ему внук… Вопрос вполне уместен.
– Я расстался с ним в пизанском доме осенью прошлого года, – отвечал Рибас. – Тогда мальчик был здоров, загорел, мы с ним часто бывали на побережье. Он бойко говорит по-немецки, немного хуже по-французски, а итальянский схватывал на лету.
– На лету? Чудесно.
– Очень живой, с хорошими музыкальными данными мальчик.
– С музыкальными? Как это хорошо. Мне говорили, что он к вам весьма привязан.
«Кто мог говорить? Ах, ведь Алехо Орлов был в Петербурге!»
– Как вы живете? Что хорошего поделываете? – продолжал Бецкий, и Рибас коротко обрисовал свою теперешнюю жизнь. И под конец, когда Бецкий сел в жесткое кресло у стола, передал ему книги Гальяни.
– Если в вашей библиотеке нет их, я с удовольствием вам презентую.