Опять утвердительный наклон головы. Собеседник из мсье русского неважнецкий, подумал Гош, но отступать не собирался.
— Я больше всего люблю Париж ранней весной, в марте, — мечтательно произнес сыщик. — Лучшее время года!
Он зорко взглянул на своего визави и внутренне подобрался — что скажет?
Фандорин кивнул дважды. Непонятно: то ли просто принял к сведению, то ли согласен. Начиная раздражаться, Гош враждебно насупил брови.
— Так вам значок не нравится?
Трубка зашипела и погасла.
Русский коротко вздохнул, сунул руку в жилетный карман, двумя пальцами достал золотого кита и наконец соизволил разомкнуть уста:
— Я вижу, сударь, вас интересует мой з-значок? Вот он, извольте. Не ношу, потому что не желаю быть похожим на дворника с бляхой, хоть бы и з-золотой. Это раз. На рантье, мсье Гош, вы непохожи — слишком взглядом рыскаете. Да и зачем парижскому рантье таскать с собой казенную папку? Это два. Раз вам известен мой род занятий, стало быть, имеете д-доступ к судовым документам. Полагаю, что вы детектив. Это три. Теперь четыре. Если вам нужно у меня что-то выяснить, не ходите вокруг да около, а спрашивайте напрямую.
Вот и поговори с таким.
Пришлось выкручиваться. Гош доверительно шепнул не в меру проницательному дипломату, что является штатным корабельным детективом, призванным заботиться о безопасности пассажиров — но негласно и со всей возможной деликатностью, дабы не оскорблять чувств изысканной публики. Неизвестно, поверил ли Фандорин, однако расспрашивать ни о чем не стал.
Нет худа без добра. Теперь у комиссара появился если не единомышленник, то но крайней мере собеседник, к тому же отличавшийся удивительной наблюдательностью и на редкость осведомленный в криминологии.
Они частенько сиживали вдвоем на палубе, поглядывали на пологий берег канала, курили (Гош трубку, русский сигару) и беседовали на разные любопытные темы. Например — о сверхсовременных методах идентификации и уличения преступников.
— Парижская полиция строит свою работу по последнему слову науки, — похвастал раз Гош. — Там в префектуре есть специальная служба идентификации, которой заведует молодой гений, Альфонс Бертильон. Он разработал целую систему регистрации преступных элементов.
— Я встречался с доктором Бертильоном во время моего последнего п-парижского визита, — неожиданно сказал Фандорин. — Он рассказал мне о своем антропометрическом методе. Бертильонаж — остроумная теория, очень остроумная. Вы уже начали п-применять ее на практике? Каковы результаты?
— Пока никаких, — пожал плечами комиссар. — Сначала нужно подвергнуть бертильонажу всех рецидивистов, а это займет годы. У Альфонса в отделе настоящий бедлам: приводят арестантов в кандалах, обмеряют их со всех сторон, как лошадей на ярмарке, расписывают данные на карточки. Зато скоро работка у полиции будет не бей лежачего. Допустим, находишь на месте кражи со взломом отпечаток левой руки. Замеряешь, идешь в картотеку. Ага, средний палец длиной 89 миллиметров, ищи в секции № 3. А там зарегистрированы семнадцать взломщиков с пальцем соответствующей длины. Дальше — сущие пустяки: проверь, кто из них где был в день кражи и хватай того, у кого нет алиби.