Судя по тому, что Эраст Петрович снова стал заикаться, его напряжение несколько ослабло. И я отчего-то тоже вдруг перестал дрожать и злиться.
Едва Линд (если это и в самом деле был он) и Почтальон повернули за угол, как мы разом перемахнули через палисадник. Я мимоходом подумал, что никогда, даже в детстве, столько не лазил через заборы, как за время знакомства с господином Фандориным. Правильно говорят в народе: с кем поведёшься, от того и наберёшься.
— Садитесь в коляску и тихонько поезжайте за мной, — инструктировал меня на ходу Эраст Петрович. — Перед каждым углом вылезайте и осторожно в-выглядывайте. Я буду подавать вам знак — заворачивать или выждать.
Именно таким неспешным манером мы достигли бульвара, где Фандорин вдруг замахал, чтобы мы подъезжали.
— Взяли извозчика, едут к Сретенке, — сообщил он, садясь рядом со мной. — Давай, Вологда, следом. Только не прижимайся.
Довольно долго мы ехали вдоль вереницы бульваров, то резво катясь под горку, то переходя на подъем. Несмотря на глухую ночную пору, улица не была пуста. По тротуару, оживлённо переговариваясь, шли группки прохожих, а несколько раз нас обогнали экипажи. В Петербурге любят пошутить над Первопрестольной, которая якобы укладывается почивать с сумерек, а выходило, что это совсем не правда. В четвёртом часу ночи и на Невском столько прохожих не увидишь.
Мы ехали все прямо, и повернули только один раз, перед памятником Пушкину — на большую улицу, которую я сразу узнал: Тверская. Отсюда до Петровского дворца было по прямой версты три-четыре. Тем же самым путём, только в обратном направлении, проследовал высочайший кортеж во время торжественного въезда в древнюю столицу.
На Тверской людей и колясок стало ещё больше, причём все двигались в ту же сторону, что и мы.
Это показалось мне очень странным, однако думал я совсем о другом.
— Послушайте, они никуда не заезжают! — наконец, не выдержал я. — Мне кажется, они едут прямо к месту встречи!
Фандорин молчал. В тусклом свете газовых фонарей его лицо казалось белым и безжизненным.
— Может быть, у Линда все-таки остались сообщники, и заложников доставят п-прямо к условленному месту? — после изрядной паузы вымолвил он, но его всегдашний апломб куда-то подевался.
— А если их уже…, — я не смог выговорить страшную мысль до конца.
Эраст Петрович ответил медленно и тихо, но так, что у меня мороз пробежал по коже:
— Тогда, по крайней мере, у нас остаётся Линд.
За Триумфальными воротами и Александровским вокзалом разрозненные группы прохожих слились в сплошной поток, заполонивший и мостовую — наша лошадь поневоле перешла на шаг. Правда, и коляска Линда двигалась не быстрее — я все время видел впереди, поверх опущенного кожаного фартука, два головных убора: вислую шляпу доктора и фуражку Почтальона.