Фома Аникеевич повернул разговор и тем смягчил неловкость:
— Не можем ли мы, слуги, со своей стороны что-либо сделать?
Вот что значит истинный дворецкий — в нескольких скупых словах сразу отмёл шелуху и обозначил главное. Все-таки все мы перед ним сущие карлики.
— Извините, Афанасий Степанович, что я говорю это, — с всегдашней своей учтивостью продолжил Фома Аникеевич, — однако речь идёт не только о жизни Михаила Георгиевича, но и о материях ещё более значительных — судьбе монархии и самое российской государственности. При всех наших внутренних потрясениях, разбродах и шатаниях, при явной слабости и неопытности государя — ещё и такой удар, да на глазах у общества и всего мира. Здесь можно ожидать каких угодно последствий. Мы, слуги дома Романовых, не должны этого допустить.
Японец бухнул блюдцем о стол, и так стремительно наклонился лбом к скатерти, что я испугался — не апоплексия ли. Нет, оказалось, что это такой поклон. Склонив круглую голову к самой скатерти, азиат с чувством обратился к Фоме Аникеевичу:
— Это срова истинного самурая. Фома-сэнсэй, вы брагародный черовек.
«Самурай» — это такой японский рыцарь, я читал. Что означало слово «сэнсэй», мне было неизвестно. Надо полагать, какое-нибудь почтительное восточное обращение навроде cher maitre.
Фома Аникеевич ответил вежливым поклоном, и японец распрямился.
— Нада памагачь маему гаспадзину, — заявил он на своём диковинном, но вполне понятном русском. — Мой гаспадзин одзин модзет спасчи маренького одзи и чесчь империи.
— Я много слышал об Эрасте Петровиче, господин Маса, — сказал Фома Аникеевич. — Кажется, во времена губернаторства князя Долгорукого он совершил здесь, в Москве, немало выдающихся деяний?
Я не знал, что Фома Аникеевич осведомлён о Фандорине, но ничуть этому не удивился.
Японец же солидно произнёс:
— Да, отень-отень много. Но это невадзьно. Вадзьно, сьто мой гаспадзин не будзет жичь, есри живёт докутор Ринд.
Сказано было не вполне складно, но смысл я понял.
Мадемуазель спросила с совсем иным акцентом, гораздо более приятным для слуха:
— Но что он может сдьелать, ваш господин?
— Всё, — отрезал Маса. — Господзин модзет сдерачь всё. Докутор Ринд жичь не будзет.
Фома Аникеевич вздохнул, что, очевидно, означало: нашими бы устами да мёд пить.
— Сударыня, господа. Я предлагаю следующее…
Сразу стало тихо, и даже мистер Фрейби оторвался от книги, с интересом глядя на Фому Аникеевича поверх очков.
— Наши господа, к сожалению, в неважных отношениях между собой. Это может помешать делу. Давайте договоримся, что хоть мы, слуги, будем заодно. Станем предупреждать друг друга и оберегать его величество и их высочества от ошибок. Насколько это в наших силах.