Лучше бы не разглядывал — они были кошмарны. У одного половина лица заплыла от чудовищных размеров синяка, другой шумно сопел волглым провалившимся носом.
— Ливрею берите, а штаны и туфли не дам, — сказал я, ибо сама мысль о том, что я, дворецкий Зеленого двора, стану разгуливать по Москве нагишом, была невообразима.
— Не сымешь — с трупака стащим, — пригрозил хриплый и выдернул из-за спины бритву — самую обычную, я сам такой бреюсь, только эта была совсем ржавая и зазубренная.
Я принялся дрожащими пальцами расстёгивать рубашку, внутренне кляня собственное безрассудство. Как можно было ввязаться в этакую мерзость! Фандорина упустил, и это ещё полбеды — как бы отсюда живым выбраться.
За спинами хитровских апашей возникла ещё одна тень, раздался ленивый, с развальцой голос:
— Эт-та что тута за комедь? А ну, хамса, брызнь отседова.
Эраст Петрович! Но откуда? Oн ведь ушёл!
— Ты чего, ты чего? — визгливо, но, как мне показалось, нервно зачастил молодой. — Это наш с Тюрей баран. Ты живи, фартовый, и честным псам жить давай. Нет такого закону, чтоб у псов барана отбивать!
— Я те дам закон, — процедил Фандорин и сунул руку за пазуху.
В тот же миг, оттолкнув меня, грабители кинулись наутёк. Однако ливрею и портмоне (а в нем сорок пять рублей с мелочью) прихватили с собой.
Я не знал, могу ли я считать себя спасённым или же, наоборот, попал, как говорится, из огня в полымя. Волчий оскал, исказивший гладкую физиономию Фандорина, вряд ли сулил мне что-то хорошее, и я с ужасом следил за его рукой, вытягивавшей что-то из внутреннего кармана.
— Держите-ка.
Это был не нож и не пистолет, а всего лишь платок.
— Что же мне с вами д-делать, Зюкин? — спросил Эраст Петрович обычным своим голосом, и страшная гримаса сменилась кривой ухмылкой, на мой взгляд, ничуть не менее отвратительной. — Я вас, разумеется, заметил ещё в Нескучном, однако же п-полагал, что на Хитровке вы не задержитесь — испугаетесь и ретируетесь. Однако, вижу, вы не робкого десятка.
Я молчал, не зная, что на это сказать.
— Надо бы вас тут бросить, чтобы г-голым погулять пустили. Был бы вам урок. Ну объясните, Зюкин, чего ради вы за нами потащились?
Оттого что голос у него был не бандитский, а обыкновенный, господский, я почувствовал себя спокойней.
— Про мальчишку неубедительно рассказали, — ответил я, вынул собственный платок, запрокинул голову и зажал разбитый нос. — Решил проверить.
Фандорин осклабился.
— Браво, Зюкин, б-браво. Не ожидал от вас подобной проницательности. Вы совершенно правы, Сенька Ковальчук сообщил мне всё, что знал, а отрок он наблюдательный — т-такая уж профессия. И сообразительный — понял, что иначе я его не отпущу.