— А, японскую гимнастику, — сообразил Тюльпанов, вспомнив, что раньше по утрам, пока он читал в кабинете газеты, надворный советник и камердинер удалялись в гостиную, сдвигали столы и стулья, а после долго топали и грохотали, то и дело издавая резкие, клекочущие звуки.
— «Дзадзэн» — это вот, — объяснил далее Маса, плюхнулся на пол, подобрал под себя ноги, уставился на ножку стула и сделал бессмысленное лицо. — Поняр, Тюри-сан?
Когда Анисий отрицательно помотал головой, японец ничего больше объяснять не стал. Сказал озабоченно:
— Баба надо. С баба прохо, без баба есё худзе. Думаю, хоросий бордерь ходичь, с мадама говоричь.
Тюльпанову тоже казалось, что меланхолия Эраста Петровича связана с исчезновением из флигеля графини Адди, однако от столь радикальной меры, как обращение за помощью к хозяйке борделя, по его мнению, следовало воздержаться.
В разгар консилиума в кабинет вошел Фандорин. Был он в халате, с дымящейся сигарой в зубах. Масу послал за кофеем, у Анисия скучливо спросил:
— Ну что там у вас, Тюльпанов? Опять будете мне рекламу новых технических чудес з-зачитывать? Или, как вчера, про кражу бронзовой лиры с гробницы графа Хвостова?
Анисий стушевался, потому что и в самом деле отчеркнул в «Неделе» подозрительную рекламу, превозносившую достоинства «самоходного чудо-велосипеда» с каким-то мифическим «двигателем внутреннего сгорания».
— Отчего же, Эраст Петрович, — с достоинством возразил он, подыскивая что-нибудь повнушительней. — Вот в «Сводке» за вчерашнее число имеется любопытное сообщение. Докладывают, что по Москве ходят странные слухи о какой-то волшебной черной птице, которая слетела с небес к действительному статскому советнику Еропкину, вручила ему златое кольцо и говорила с ним человеческим голосом. При этом поминают Божьего человека, чудесного отрока, которого называют то Паисием, то Пафнутием. Тут приписка полицеймейстера: «Сообщить в Консисторию, дабы приходские священники разъяснили пастве вред суетных верований».
— К Еропкину? Черная п-птица? — удивился шеф. — К тому самому, к Самсону Харитоновичу? Странно. Очень странно. И что же, упорный слух?
— Да, тут написано, что все поминают Смоленский рынок.
— Еропкин — человек очень богатый и очень суеверный. — задумчиво произнес Эраст Петрович. — Я бы заподозрил здесь какую-нибудь аферу, но у Еропкина такая репутация, что никто из московских с ним связываться не осмелился бы. Это з-злодей и мерзавец, каких свет не видывал. Давно на него зуб точу, да жаль, Владимир Андреевич трогать не велел. Говорит, злодеев много, всех не пересажаешь, а этот щедро в городскую казну дает и на благотворительность. Так человеческим голосом птица с ним говорила? И золотое кольцо в клюве? Дайте-ка взглянуть.