– Да они детям уснуть не дадут, – заметила Полинька.
Хозяйка не отвечала, но в каждом взгляде ее на дверь выражался печальный упрек.
– Какое горе у тебя, Полинька? – спросила она, желая переменить разговор.
Пересказывая приятельнице свое горе, Полинька долго крепилась; наконец сил у нее не стало: она расплакалась.
– Полно! о чем плакать? вы еще молоды. Ну, что было бы хорошего, если б вы теперь обвенчались? ни у него, ни у тебя ни гроша…
– Да, я знаю, что нельзя!.. – отвечала Полинька, отирая слезы: – а все-таки мне грустно… мало ли что может случиться….
– Одно может случиться, что он разлюбит тебя. Так пусть лучше разлюбит, пока не обвенчались… а то дети…
Надежда Сергеевна тяжело вздохнула.
– О, он меня не разлюбит! – самодовольно отвечала Полинька. – Я пришла к тебе посоветоваться, – продолжала она, приняв важный вид: – не знаешь ли ты, у кого денег взять под залог?
– А тебе разве нужно?
– Да, мне нужно заложить часы и ложки…
– На что? – встревоженно спросила Надежда Сергеевна.
– Да у него нет денег на дорогу. Он хотел остаться здесь на месяц, чтоб заработать, да я подумала: он такой ветреный, пожалуй, опять решимость пройдет… так я лучше хочу дать ему денег…
– Смотри, не скоро опять выкупишь.
– Отчего? я еще больше буду работать, когда он уедет.
– Хорошо, если так, а то бог знает что может случиться.
– Да что же случится!
– Захвораешь.
– И выздоровлю.
– Я бы тебе сама денег дала, – со вздохом сказала Надежда Сергеевна, – да как просить у него…
– Нет, полно, – перебила Полинька, – как можно! тебе самой нужно… у тебя дети! Я за себя не боюсь: я одна…
– У моего мужа есть знакомый, – он еще с ним в компании, – который, говорят, дает деньги.
– Кто он?
– Да он, кажется, теперь здесь…
Хозяйка подошла к двери, и, отняв сбоку занавеску, заглянула в соседнюю комнату.
– Точно здесь, – сказала она, – у него пренеприятное лицо; но муж говорит, что он отличный человек.
Полинька тоже полюбопытствовала заглянуть за занавеску.
В комнате, убранной с безвкусным великолепием, вокруг стола, установленного бутылками, сидело, ходило и лежало человек десять, с красными лицами и сверкающими глазами; они кричали, хохотали, чокались, целовались и пели. Полинька была скромна, но чувство скромности не переходило у ней в щепетильность и чопорность, и она с любопытством рассматривала холостую пирушку, которой не приводилось еще видеть ей ни разу в жизни, и не смущалась тем, что не на всех пирующих были галстуки, а на некоторых не было даже и сюртуков. Прежде всего, бросался в глаза господин, которому высокий рост, широкие плечи, огромный лоснящийся лоб и круглые красные щеки, удачно скрадывавшие своей одутловатостью непомерную величину носа, давали неотъемлемое право на название "видного мужчины". На глаза некоторых он мог назваться даже красавцем. Наряд его поражал пестротой и изысканной роскошью: в его шарфе горел брильянт, оскорблявший своей огромностью всякое чувство приличия, а толстые пальцы его жестких и красных рук усеяны были кольцами и перстнями, столько же безвкусными, сколько и богатыми. Во всю длину груди шла золотая толстая цепь; на животе тоже красовалось золото, в форме разных зверей, птиц и рыб. Его черные, довольно жидкие волосы, с висками, зачесанными к бровям, щедро натерты были фиксатуаром. Походку имел он величавую, а в маленьких, заплывших жиром глазах его выражались самодовольствие и презрительное высокомерие. Говорил он сиплым басом, резко и отрывисто, и хохотал – исключительно собственным шуткам – так, что стекла дрожали. Он беспрестанно обходил с бутылкой гостей, наполнял стаканы, непомерно проливая, и приставал с просьбами пить.