Антона неприятно поразило настроение толпящихся по обочинам людей. Равнодушных среди них не было. Одни смотрели с явным предвкушением зрелища, заранее оживленно смакуя детали, другие-с неприкрытой злобой. Когда в них начали швырять яйца, помидоры, камни и просто всякий мусор, Волобуев не выдержал и прокричал:
— За что вы меня мучаете? Вам-то я не сделал ничего плохого.
Чем вызвал взрыв здорового хохота.
— Перестань, Волобуй! — Докричался до него спецназовец. — Не порть людям праздник.
За эти слова он удостоился тычка палкой под ребра.
— Не порть товар, — сказал он Свирию, — а то голубые обидятся.
Палач ухмыльнулся:
— Это точно. Тебя будут драть даже псы!
— Откуда у вас псы? Вы же их всех поели.
— Для тебя, умник, я разорюсь и куплю одного кобеля.
— Зачем же тратиться? Ты сам пес смердячий!
Свирий побледнел от злости и тыкал его под ребра снова и снова.
Наконец телеги нехотя вырулили на Площадь Негодяев. Их приветствовали сотни воплей, площадь была запружена народом, возницы были вынуждены притормозить.
Раздавая кнутовищем удары направо и налево, мрачный эскорт пробивался к возвышающемуся в центре эшафоту. Внезапно спецназовец увидел в толпе Машу.
Видение длилось всего мгновение, и девушка была почти сразу заслонена ревущей толпой, но Антон успел заметить, что девушка повязала платок по-вдовьи. Из-под него виделись только глаза, наполненные неизбывной печалью.
Телеги пробились к эшафоту, и приговоренных грубо сбросили с них. По двое стражников подхватили их под руки и почти бегом припустили к помосту, где уже разминался, поигрывал мускулами палач, голый по пояс, в красной маске.
На помосте возвышалась виселица, специально укрепленная для Волобуева, рядом стоял укутанный проводами саркофаг, открытый, изнутри которого неслась несусветная вонь. "Калваллский гроб"! Его не проведешь как электрический стул, не отключишь сознание. Он выжигает нутро под ноль.
Пока их тащили по лестнице, толпа ревела, не переставая, но едва они оказались наверху, наступила тишина. Спецназовец увидел умиротворенные, даже печальные, лица.
С краю площади имелось возвышение с двумя креслами, в которых восседали Фонарщик и Кристина Мора. Чуть сзади стояли Каин и Инга. Вельможные зрители продолжали опасаться даже связанных бунтовщиков, и были окружены охраной в блестящих кирасах и с оголенными мечами.
Наместник махнул рукой, после чего на эшафот медленно поднялся жрец.
— Снимите с приговоренных эти колпаки, — велел старик сварливым голосом. — Свечи оставьте.
— Засунь их себе в… — огрызнулся Волобуев.
Жрец осуждающе качнул благообразной седой головой.