Неожиданно она сама прервала себя:
— Но разумеется, вы здесь не затем, чтобы говорить о Милли. Вы хотите еще раз расспросить меня о смерти Оливера. Простите, если вчера я была несколько резка, но то, как этот человек эксплуатировал Милли, очень типично. Он, несомненно, ее использовал.
— Как вы можете быть в этом уверены?
— Могу, мистер Дэлглиш. Именно так он работал. Именно так он жил. Он наблюдал за другими людьми и использовал их. Если ему нужно было посмотреть, как человек спускается на самое дно своего личного ада, он делал все возможное, чтобы это увидеть. Все это есть в его романах. А если ему не удавалось найти кого-то для своих экспериментов, он мог поставить эксперимент на самом себе. Думаю, именно так он и умер. Если ему захотелось написать о ком-то, кого повесили или кто планировал уйти из жизни таким способом, ему понадобилось бы подобраться как можно ближе к такому поступку. Он мог даже зайти так далеко, что накинул петлю себе на шею и шагнул за поручень. Край площадки выступает за поручнем дюймов на восемь или даже больше, а он, конечно, мог держаться за тот самый поручень. Я понимаю, мое предположение звучит глупо, но я много думала об этом, да и все мы об этом думали. И я верю, что это все объясняет. Это был эксперимент.
Дэлглиш мог бы возразить, что это был бы невероятно глупый эксперимент, но в его словах не было нужды. Миссис Бербридж продолжала, глаза ее смотрели на него напряженно, будто она страстно желала его убедить.
— Он, должно быть, крепко держался за поручень. И вот тут у него мог возникнуть мгновенный порыв — перешагнуть ограду, ощутить прикосновение смерти к своей щеке, в то же время твердо веря, что ты сам владеешь ситуацией. Разве не в этом кроется удовольствие, какое получают мужчины от реально опасных игр, в которых они участвуют?
Высказанная ею мысль была не такой уж фантастической. Дэлглиш мог представить себе смешанное чувство ужаса и радостного возбуждения, с которым Оливер мог бы стоять на узкой полоске камня, где лишь его собственная рука, ухватившаяся за поручень, способна была помешать его падению. Но он не мог сам оставить такие следы у себя на шее. Он был мертв еще до того, как канул в эту бездну.
С минуту миссис Бербридж сидела молча, видимо, принимая решение. Потом взглянула Дэлглишу прямо в глаза и сказала почти со страстью:
— Ни один человек из живущих на нашем острове не скажет, что хоть кому-то нравился Натан Оливер, — ни один. Но большинство неприятностей, которые он доставлял другим, в действительности не имели большого значения: раздражительность, неблагодарность, жалобы на нерасторопность Дэна Пэджетта, на запоздания с доставкой еды, недовольство тем, что он не всегда мог воспользоваться катером, если ему хотелось объехать вокруг острова… Все это были мелочи. Но один из его поступков — настоящее зло. Зло — слово, которое жители нашего острова не употребляют, коммандер. Но я его употребляю.