— Но, дорогой, это вовсе не так. Вспомни всех его героев: какое разнообразие характеров, какая глубина? И все рецензии говорят об этом. Он не смог бы так писать, если бы не понимал характера своих персонажей и не сочувствовал им!
— Конечно, он сочувствует своим персонажам, — ответил Деннис. — Его персонажи — это он сам!
Миранда потянулась к нему и легла сверху, глядя прямо ему в глаза; ее груди, покачиваясь, почти касались его щек. Но вдруг она словно застыла. Он взглянул ей в лицо, теперь поднятое кверху, и увидел, что оно стало серым, как гранит, и словно окостенело от страха. Неловким движением он высвободился из-под нее и схватился за джинсы. Потом тоже посмотрел вверх. На миг сбитый с толку, он сначала ничего не увидел, кроме какой-то фигуры, черной, зловещей и неподвижной, словно вросшей в самый гребень верхнего утеса: эта фигура заслоняла свет. Но вот действительность вступила в свои права. Фигура обрела реальные черты и стала узнаваемой. На гребне стоял Натан Оливер.
Марк Йелланд приехал на остров Кум уже в третий раз и, как и в предыдущие свои приезды, попросил поселить его в Маррелет-коттедже, самом северном из коттеджей на северо-восточном берегу. Хотя коттедж стоял несколько дальше от края отвесной скалы, чем «Атлантик», он тоже был построен на возвышении и перед ним открывался один из самых замечательных на острове пейзажей. В свой первый приезд сюда — это было два года назад — Йелланд пенял сразу же, как только вошел в укрытую каменными стенами умиротворенность этого коттеджа, что он наконец-то отыскал место, где повседневные волнения его полной опасностей жизни могут на две недели его оставить и он будет способен обдумать свою работу, свои отношения с людьми и свою жизнь в покое, которого не знал ни на работе, ни дома. Здесь он оказался свободен от проблем — как значительных, так и тривиальных, — которые ему приходилось решать изо дня в день. Здесь ему не нужен был ни офицер охраны, ни бдительные полицейские. Здесь он мог спать по ночам, оставив дверь незапертой, а окна — открытыми небу и морю. Здесь не было ни вопящих голосов, ни лиц, искаженных ненавистью, ни писем, которые опасно вскрывать, ни телефонных звонков, угрожавших ему смертью, а его семье — всяческими бедами.
Он приехал вчера, взяв с собой только самые необходимые вещи и несколько тщательно отобранных компакт-дисков и книг: только на Куме он мог располагать временем, чтобы слушать музыку и читать. Его радовала относительная уединенность коттеджа, и в прошлые приезды сюда он за две недели отдыха ни с кем не сказал ни слова. Еду ему доставляли согласно его письменной инструкции, которую он вместе с пустыми судками и термосами оставлял на крыльце; у него не было ни малейшего желания присоединяться к другим гостям острова, чтобы участвовать в официальных обедах в Кум-Хаусе. Одиночество стало для него открытием. Ему никогда даже в голову не приходило, что полное одиночество может принести не только удовлетворение, но и исцеление. Впервые приехав сюда, он задавался вопросом, сможет ли выдержать такое, но хотя уединение побуждало к самоанализу, это приносило скорее чувство освобождения, чем боль. И он возвратился к травмам профессионального существования изменившимся, хотя в чем именно и как, он объяснить бы не смог.