– Почему же ты не вызвал полицию? – снова спросила Элизабет, но уже позже, минут через пять.
– Я не мог, – устало проговорил Влэд. – Ты же знаешь, что не мог. – Он посмотрел на нее. Его глаза опять были наполнены виной и одновременно жалостью, мольбой о прощении. И еще чем-то влажным, ощутимым, но одновременно расплывчатым, что постоянно выскальзывало. Элизабет вздохнула.
Он понял ее вздох по-своему:
– Слава богу, что все закончилось. Теперь они уберутся отсюда и, я уверен, больше не приедут. А у нас все постепенно войдет в привычное русло.
Элизабет снова вздохнула, она не хотела привычного русла. Но он опять неправильно понял, потянул за руку, чтобы ее плечо на мгновение коснулось его.
– Знаешь, я так соскучился по тебе за это время! Я не могу без тебя.
Элизабет ничего не ответила, она шла опустив голову, провожая взглядом убегающее полотно асфальта под ногами. Ей и не надо было смотреть в его глаза, она и так знала, что расплывчатость разлилась в них до предела. Просто запрудила их.
«Может быть, я зря не уехала с Джиной? – проскользнула у нее в голове нелепая мысль. – Во всяком случае, там было бы по-другому. Может быть, хуже. А может быть, и лучше, кто знает? Но главное, по-другому».
– Ты придешь сегодня? – спросил он, когда они уже подходили к дому.
– Не знаю, – пожала плечами Элизабет. – Я так устала.
– Да-да, понимаю, – тут же закивал Влэд.
Она не пришла к нему ни в тот день, ни завтра, ни через день. Она вообще почти не выходила из своей комнаты. Эти дни она проспала: то лежала на кровати с открытыми глазами, то проваливалась незаметно в забытье. Наверное, она снова впала в депрессию, как тогда, после смерти мамы – события последних дней снова лишили ее неустойчивого, едва установившегося равновесия.
Только раз в день она спускалась вниз, на кухню, чтобы взять какую-нибудь еду, да и то самую простую – молоко, кукурузные хлопья, хлебный тост, на который ей едва хватало сил намазать ореховое масло. В результате в комнате валялись пустые коробки, банки, грязные тарелки, испачканные вилки. Элизабет смотрела на них сонным, пустым взглядом: «Ну и пусть валяются», – думала она и снова поднимала глаза в потолок.
Влэд несколько раз заходил к ней, стучался предварительно. Голос его звучал мягко и заботливо, а кроме голоса, Элизабет ничего не слышала и не видела, она зарывалась в подушку и молчала в ответ. В конце концов он закрывал дверь, и она, услышав его спускающиеся по лестнице шаги, облегченно выдыхала застоявшийся, высосанный, лишенный кислорода воздух.
Так продолжалось дня три-четыре, точно она не помнила, а потом она почувствовала себя лучше. Просто прошло время, и вот однажды утром Элизабет проснулась, открыла глаза и поняла, что больше не хочет лежать, а наоборот, хочет двигаться, хочет деятельности; она почувствовала, что у нее много сил, что ей надо, просто необходимо принять душ и побыстрее выскочить из этой душной комнаты, из надоевшего дома. Она спрыгнула с кровати, отодвинула жалюзи, раскрыла окна. Ах да, надо еще, конечно, навести порядок в комнате – сколько можно жить в грязи!