– Влэд! Влэд!
А потом еще раз, уже в комнате, пытаясь разобраться в спутанных темнотой очертаниях:
– Влэд!
И тут же рухнула к нему на грудь. Почему-то он оказался прямо здесь, рядом, будто ждал ее, как всегда оказывался, когда был ей нужен, – знакомый, надежный, родной, самый родной, больше никого нет, вообще никого. Он один защитит, убережет, не даст в обиду.
– За мной гонятся, – проговорила она в толщу его плеча. – Меня хотят… – Она не договорила, она сама не знала, чего они хотят. – Со мной хотят… – Она снова не закончила, лишь всхлипнула громко, некрасиво и тут же, теряя контроль, затряслась, забилась, отдавая себя слезам, истерике, вытесняя ими страх, напряжение, ужас.
И лишь через завесу слез, заложенного носа, через вату забитых, не слышащих ушей, через слабость не способного удержать себя тела она расслышала едва доносящиеся слова:
– Лизи, девочка моя, ну что ты. Никого нет, там никого нет, тебе показалось. Успокойся, успокойся, девочка.
Она не слышала отдельных слов, лишь интонации, лишь тембр голоса, заботу в нем, нежность, желание утешить. И оттого, что самое страшное осталось позади, оттого, что она теперь под его защитой, Элизабет совсем потеряла силы, да они ей больше и не были нужны. Потому что сильные, кряжистые руки уже подхватили ее под плечи, под колени, она повисла между ними, как в гамаке, потом скрипнул упругий матрац, она вытянула измученное, зудящее тело.
Истерика не прошла полностью, лишь немного затихла, ушла внутрь, готовая в любой момент вновь прорваться наружу, – все вокруг было зыбко, и скользко, и холодно.
– За мной гнались, – повторила она. – Я с трудом убежала. Слышишь, ты слышишь?
– Ты видела кто? – спросил Влэд, лицо его почти полностью было растворено темнотой.
– Нет, – покачала головой Элизабет. – Я не смотрела назад. Но я слышала… – больше она не смогла говорить, слова стали слишком тяжелыми, они липли к гортани, их невозможно было оторвать, выдавить наружу. И только потом, позже, она смогла выговорить: – Иди сюда, ляг со мной. – И, поняв, что он уже рядом, она добавила: – Мне холодно, обними меня. Крепче. Мне холодно.
Элизабет ничего не ощущала – только спокойствие. Оно растекалось, проникая в воздух комнаты, в простыню, в подушку, а уж потом входило внутрь нее самой, поднималось вверх откуда-то снизу, заполняя грудную клетку, голову. Она все еще плакала, но редкие, жалкие всхлипы уже не имели значения – главное, что ей спокойно, что не нужно больше бояться, что этот взрослый, сильный человек возьмет на себя все ее проблемы, все заботы. Он отведет любую опасность. А она? Она наконец-то может расслабить нервы, расслабить вечно напряженное тело и отдохнуть.