Так вот особой, завораживающей энергетики в игре первого состава не чувствовалось. В какой-то момент Элизабет даже стало скучно, она стала крутиться, оглядываться по сторонам, рассматривать сидящих в зале людей, пытаясь разобраться, кто есть кто, кто к кому имеет отношение.
Тогда она и заметила мужчину, не сидящего, как все, в зале, а стоящего в самой его глубине, почти что в проеме входной двери. В полумраке детали были неразборчивы, но похоже, он был немолод, определенно высок, казалось, немного лысоват, в руке держал трубку, которую периодически раскуривал.
Именно оттого, что он курил трубку, Элизабет и обратила на него внимание. Если бы не плотный, причудливо расползающийся в полумраке дым, словно накидка развевалась за спиной от налетающего ветра, если бы не постоянно меняющая очертания воздушная иллюзия, заметить в темноте его силуэт было бы невозможно. Именно своей отчужденностью, умышленной отстраненностью от зрительного зала высокий мужчина и привлек внимание Элизабет.
А возможно, возникло что-то еще, зыбкое, щемящее, что всколыхнуло из далекой глубины смутное, едва различимое воспоминание. Но только на мгновение. Потому что Элизабет тут же отвлеклась на действие на сцене, там сюжет подходил к кульминации – идеальная женщина пыталась отравить неудачливого профессора.
Вскоре второй состав отправился за кулисы готовиться к представлению. Когда все переоделись: девочки в одной комнате, мальчики – в другой, и вышли в коридор, Рой отвел Элизабет в сторону и начал было приставать к ней со своими поцелуями, но она резко отстранила его, и он как побитый щенок покорно отошел в сторону. Его полная зависимость тут же подняла Элизабет настроение, в ней появились лихость, кураж, а еще чувство абсолютной уверенности – сегодня она докажет всем, что она лучшая, что она просто создана для сцены.
И действительно, играла она замечательно, подчиняя себе всех – и зрителей, и партнеров по сцене, и даже сам спектакль, саму пьесу. Она стала магнитом, центром притяжения, на ней сходились все линии спектакля, врываясь в нее, прошивая насквозь, наполняя зал ее чудесной энергетикой, которую ощущали и притихшие люди в зале, а главное, партнеры – они невольно расступились, признавая ее превосходство, и казалось, их единственное назначение состоит в том, чтобы подчеркнуть блистательность ее игры, ее таланта.
Элизабет чувствовала, что ей подвластно все. Она могла вызвать смех, когда хотела того, могла заставить загрустить; она была дирижером, люди вокруг – исполнителями, их эмоции – инструментами. И она, взмахнув своей невидимой дирижерской палочкой, заставляла их играть именно ту мелодию, которую желала услышать.