А дальше… дальше я крутился наверху цистерны как босой на сковородке, стреляя во все стороны, меняя магазины, снова стреляя, ощущая, как черное пластиковое цевье жжет руку уже даже через перчатку. Я не понимал уже, что там делает Сэм, давно закрепивший шланг и теперь крутящий что-то за откинутым желтым щитком возле странно изогнутой серой толстой трубы. Но после того, как я свалил уже седьмого мертвеца, он показал мне большой палец и побежал к лесенке.
– Наливается!
Действительно, слышно было прекрасно, как журчит под ногами наливаемая цистерны.
Чтобы освободить ему место и заодно сохранить для себя сектор обстрела, я перескочил на крышу кабины грузовика, гулко отозвавшуюся под подошвами ботинок. Не свалиться бы, она то ли от дождя, то ли от утреннего тумана скользкая как каток. Оглянулся – и чуть не свалился сам – с бампера на капот и оттуда уже ко мне лез здоровенный мужик в когда-то белой рубахе, в черной изорванной жилетке и черных брюках, с всклокоченной кудрявой бородой, со страшными ранами на руках и шее. Вздохнул, прицелился, выстрелил, попав в середину просвечивающей на затылке лысины. Тот упал, с грохотом скатившись с машины на землю.
Тяжело. Уже тяжело и муторно на душе, уже хочется бежать. Здесь все неправильно, человек не может воевать с ожившими трупами потому что их не бывает. Человек не должен убивать толстых пожилых негритянок, а толстые пожилые негритянки не должны ходить по улицам в мертвом виде и не должны пытаться меня съесть. Мертвые правоверные евреи не лезут на грузовики, а им за это не стреляют в лысину. Это все не-пра-виль-но. Абсолютно. Это сумасшествие, это маразм и бред одновременно.
Еще два мертвяка. Идут сюда, медленно, время пока есть. Выстрелы с лодки, на мостках уже с пяток трупов. И один из этих мертвяков качнулся и упал навзничь. Спасибо, Дрика, только не стреляла бы ты в этом направлении, неровен час куда не надо попадешь.
Второй мертвец, вооруженный, кстати, какой-то дубиной, побежал, причем не ко мне, а обратно, прятаться, стрелять я в него не стал. Даже стрелять в них уже тошно стало, все тошно.
Образовалась пауза. Я даже не заметил, что Сэм тоже стрелял, до того момента, как он не присел на одно колено и не начал открывать лючок цистерны.
– Так будем смотреть, сколько налилось, – пояснил он, перехватив мой взгляд.
– А сколько всего влезает?
– Написано на борту, что четыре тысячи галлонов.
Я присвистнул с уважением. Это больше пятнадцати тонн… если воды, но как-то слово "кубы" по отношению к солярке мне так в голову и не лезет. И "тысячи литров" тоже, так и называю тоннами.