— Спасибо! — Тома ещё раз улыбнулась, извиняясь, и не спеша, вперевалочку зашагала к своей машине.
«Косит под недотёпу! Ну-ну», — зло усмехнулся Малышев, не раз видевший её обычную походку — плавную и ровную, точно движение океанского лайнера.
Тамара была встревожена, но не слишком. Ей не дано было узнать, какой камень она только что столкнула с горы, посеяв панику в душе одной из самых отвратительных крыс. Камень, который направит лавину. И лавина вторгнется в ее собственную жизнь.
* * *
— Моя лучшая школьная подруга? Алексей Владимирович, а вы ничего не путаете?
Решительный приход женщины, о которой он так мучительно думал все эти дни, — и вот оказалось, что даже его — гранитоподобного — можно выбить из колеи. Что за женщина! Взяла и явилась сама. И требует объяснений. Боже, до чего она прекрасна! И он чуть было, не отдал приказ… Идиот! Трижды идиот!!!
— Что за подруга, Алексей?
— Ну как же, Симочка! Ваша подруга детства Лидочка Серовская!
— Кто-о-о? Да как вы смеете?!
Зелёные глаза полыхнули таким гневом, что он невольно отшатнулся. Как гордо выпрямилась её хрупкая спина. Как высоко вздёрнула она точеный подбородок.
— Алексей Владимирович!
Она больше ничего не сказала, но и в коротком этом восклицании было столько презрения. Он ее оскорбил смертельно, и она разом, мгновенно, сейчас, порывала с ним и уходила от него навсегда. Так же решительно, как минуту назад вошла в его кабинет, нейтрализовав секретаря пинком в коленку, и потребовала объяснений.
«Тигрёнок!» — против воли восхитился старый волк.
И вот она так же решительно уходила. Она сделала это не задумываясь — это сделала за нее ее кровь, в которой двенадцать поколений гордых породистых прабабок бросали мужчин при одном намеке на оскорбление. И он побежал за нею, как наказанная собачонка, и залепетал униженнее, чем размазня Ледянников:
— Симочка! Симочка! Да выслушай же, ради бога!
Она остановилась всего лишь раз:
— Н-н-нет!
И даже схваченная в охапку, она была не такая, как все женщины, которых он знал. Она не вырывалась, не брыкалась некрасиво, но и не повисала в притворном бессилии у него на руках. Она просто с презрением смотрела в его близкое лицо и спокойно ждала, пока он подчинится этому взгляду и разожмет руки. Ее можно было изнасиловать, но нельзя было удержать.
— Ты не поняла, — тихо говорил он, глядя прямо в её яростные глаза. — Ты не поняла, девочка.
Ему пришлось напрячь всю свою недюжинную волю, чтобы не подчиниться ее безмолвному приказу и не разомкнуть руки.
— Ты ничего не поняла…
Сима почувствовала, что ее успокаивают и укачивают, как ребенка. Это было что-то давно забытое, но очень знакомое. Это было оттуда, из счастливой, влюбленной и юной ее жизни, когда был жив муж. Она опустила ресницы, чтобы скрыть замешательство. Она не могла понять, нужно ей это чувство сейчас, или вовсе не нужно, или даже опасно? И не могла разобраться, чужой он ей или уже нет, этот человек с пристальным властным взглядом?