– Не уйду.
Я ушел в другую комнату. Плюхнулся на диван. Ко мне на колени села девочка-кукла, сосущая огромный красный леденец.
– Как тебя зовут?
– Надюшенька, – манерно ответила кукла и облизнула конфету.
– Слушай, вали-ка ты отсюда, Надюшенька, – неожиданно грубо сказал я кукле, и та послушно спорхнула с колен.
Я глотнул виски, почувствовав холод коснувшегося губ льда. Повинуясь внутреннему зову, пошел в «бархатную» комнату. У дверей полуобнаженный негр выдал черную маску. Я послушно натянул скрывший лицо кусок материи, отворил двери и оказался в полной темноте, нарушаемой лишь блеском малюсеньких свечей. Все в комнате – пол, стены, потолок, мебель – было обито тяжелым бордовым бархатом. На полу, на диванах, на креслах – обнаженные тела в полумасках. Мужчины, женщины, дети. Я сел на уголок дивана, увлеченный безумной, пугающе красивой картиной истеричного массового секса. Тела двигались под «Massive Attack», блаженные стоны и порхание свечей оттеняли сложные ритмы бристольских электронщиков.
Я смотрел на это действо, как грызун, завороженный блеском глаз приближающейся гремучей змеи, я слушал эти звуки, как шорох чешуи прекрасного и столь же опасного дракона. Чудный голос сквозь ветер музыки надрывно пел «Энджел, Энджел…», и ему вторили десятки безымянных голосов «Бархатной комнаты». Чья-то рука вдруг коснулась моей ширинки. Мужская. Она умело расстегивала ремень на брюках. Я сбросил оцепенение, грубо вывернул шарящие по мне пальцы, ударил по маске кулаком. Ответное «ой» потонуло в слышимых всюду стонах. Я резко встал, оправился и вышел. Луч света осветил ничего не выражающее лицо мальчика, кажется, того самого, что танцевал вальс. Маленький урод!
– Знаешь, мне плохо, пойдем отсюда.
– Езжай один, я еще потусуюсь.
– Ок. Увидимся.
Еле нашел свою куртку. Азиат куда-то делся, а заменивший его старик-швейцар ни хрена не сек где что. Наконец вырвавшись из темного дома, я зашагал домой, по пустынным мартовским улицам самого красивого города на земле.
* * *
Весь тот год я жил как у Христа за пазухой. Я был в ударе, совершенно не приходилось напрягаться, чтобы поднять достаточно большие деньги. Все мои идеи принимались на ура, все работы раскупались мгновенно, все проекты осуществлялись. Иногда получалось одним лишь телефонным звонком зарабатывать баксов 200. Я обленился, окончательно уверовав в свои безграничные возможности, и просто прожигал свою молодую жизнь. Родители, конечно, были в шоке, и, чтобы не травмировать их и без того затравленную психику, я снял пятикомнатную квартиру на Патриарших, на время, пока ее владельцы, мои близкие знакомые, уехали жить в Прагу. Снял за копейки. Года на два. Но уже через неделю понял, что жить одному в таких апартаментах мне не только скучно, но и невыносимо тяжело. Флэт мой быстро зарастал, так что приходившая время от времени домработница все чаще и громче ругала беспечного жильца, а потом вдруг и вовсе перестала захаживать, решив, что жалкие гроши не стоят ее здоровья.