Сейчас я, наконец, сумел полностью разобраться в внутренних своих противоречиях.
Конечно, мне очень хотелось увидеть мир, пошляться по планете! Но беда в том, что все варианты, предлагаемые мне — не были «чистыми». Старый мой приятель, Копченый (помните его?), был политический авантюрист, а Стась — авантюрист полууголовный. Первый имел дело со всякими разведками, второй же — с браконьерами и контрабандистами… А я не желал «нечистых» путей! Я действительно устал от дерьма. Ну, а для новых, других путей, сам еще был не вполне пригоден… Мне еще предстояло найти себя. Сделать себя! И осуществить это я, конечно же, мог только здесь, на суровой своей земле. На родине.
На родине, которая, кстати, никогда не была ко мне добра. Которая вечно меня отвергала, преследовала, и в общем, сама принуждала к бегству, толкала — прочь, за рубеж…
Погруженный в мысли, я забрел далеко. И как-то незаметно для себя очутился на скалистой возвышенности — на краю мыса Дежнева. Отсюда открывался просторный вид. Тянул с пролива несильный бриз. Шипела набегающая волна — плевалась соленой пеной. Вода вблизи берега была мутной, серо-зеленой. Дальше цвет ее сгущался. А там, где начиналась территория Америки, виднелась темная, испещренная барашками, лиловая полоса.
Словно бы там сама природа провела черту, разделяющую два полушария! Вдоль Берингова пролива проходит не только ведь государственная граница, там еще и лежит меридиональная граница времени, отделяющая Восток от Запада. И когда в Штатах ночь — над Сибирью лучится утро, а когда здесь темнеет — там, на Западе, уже близится рассвет.
Давеча Стась сказал: "Америку можно увидеть невооруженным глазом". Что ж, наверное… Но я, как ни старался, так и не смог ее разглядеть. Очевидно, тут нужны были глаза настоящего моряка!
Семен Дежнев, конечно, ее видел отсюда! Устало, жадно и удивленно смотрел он на незнакомый берег. Он ведь стремился достичь оконечности старого своего материка, но вовсе не думал, что наткнется — на новый… Америку, впрочем, открывали несколько раз и с разных сторон (с Юга и с Севера), и всегда — стремясь к другому, думая о другом… Открывали как-то ненароком, случайно.
А может быть, нет, не случайно? — подумал я тут же, — может, так оно и было задумано свыше; чтоб однажды, из ветреной мути возникла огромная эта земля, и встала — на пути у всех!
Ветер незаметно окреп. Стало смеркаться. Прибой теперь бил в скалы гулко и часто. И под грохот его, под мощный этот ритм, начали слагаться у меня стихи, — о двух несхожих мирах, глядящих в упор друг на друга…