— Это не хреновина, — строго сказал Миронов. — У советской власти действительно много всяких врагов. И она должна защищаться.
— Так, по-твоему, все правильно?
— Да нет, не все… Защищаться надо. Но методы должны быть иными. Нельзя создавать в стране атмосферу всеобщего недоверия, растерянности, страха. Нельзя плодить доносчиков. Нельзя опираться на клевету и на подлость. Это все — проклятое сталинское наследие…
Андрей махнул рукой и умолк. Я предложил ему папиросу. Он рассеянно помял ее, повертел и отложил, не закурив. И потом:
— Никита Хрущев меня привлек к себе именно тем, что он первый из партийных вождей начал критику сталинизма. И пообещал перемены…
— Ну, на большие перемены рассчитывать было глупо, — сказал я, — Никита все-таки не господь Бог! И если ему даже и удастся кое-что сделать, все равно главное останется… Останется внутренний наш режим и наша изолированность от внешнего мира.
— А в этом смысле ничего менять и не следует, — быстро проговорил Андрей, — ни в коем случае! Имей в виду: советская власть тем-то и сильна, что она представляет собою особую, изолированную систему. Понимаешь?
— Признаться, не совсем…
— Но ты вспомни известную шутку. Задается вопрос: как доказать, что советская страна непобедима? И следует ответ: вот уже полвека в России процветает всеобщее жульничество… Ее беспрерывно разворовывают, пропивают, а ей хоть бы что! Она по-прежнему держится! И даже богатеет!
— Анекдот известный, — улыбнулся я, — классический.
— И весьма справедливый… Но в чем же тут секрет? А именно в том, что система наша — замкнутая. Обращающиеся внутри нее ценности всегда остаются при ней. И все украденные рубли, рано или поздно стекаются в одно место; возвращаются в государственную казну!
— А ведь и верно, — сказал я. — Так оно и есть… Конечно, если не учитывать черный рынок.
— Да, — согласился он, — если не учитывать черный рынок.
Он снова взял папиросу. И на этот раз закурил, затянулся сильно. И сказал, кутаясь в дым:
— Между прочим, в одном из поступивших на тебя доносов говорится также и о черном рынке, о том, что ты, вроде бы хорошо знаком с этой средой, с этим подпольем…
И вот после этих слов я окончательно понял, что мне надо уезжать отсюда немедленно, и как можно дальше!
* * *
Было уже поздно, и я решил отложить отъезд до утра. И простившись с Мироновым, пошагал в гостиницу.
Андрей в общем-то предлагал мне остаться и переночевать у него, но говорил он об этом как-то сдержанно, вяло, с кислым выражением лица. И я догадался, что мое пребывание в доме не очень-то его устраивает… И обидевшись, ушел. И это был еще один явный мой промах.