Сумрак редел.
На востоке свинцовую спину моря отрезывала уже от неба розоватая полоска зари. С севера вырастал туман и покрывал словно войлоком последние шлюпки, которые можно было разглядеть отсюда.
Мелкая рябь морщила отлогие спины волн.
«Фан-дер-Ховен» часто, судорожно вздрагивал и клевал высоко поднятой кормой. На мостике трудно становилось держаться. Бухты каната, отвинченные для чистки кнехты, табуреты и кресла сползали теперь под откос, громоздясь одна на другую.
Беляев перешагнул через перила и поднялся на ют. Корпус парохода опускался с каждой минутой быстрее.
Беляев понимал, что судно пойдёт ко дну, как камень, лишь только вода достигнет шканечных люков и зальёт кают-компанию и концертную залу.
Машинально, движимый бессознательным инстинктом, Беляев вцепился в забытый кем-то из пассажиров пробковый спасательный пояс. Он знал, что прибор не спасёт его от леденящего холода. Придётся окоченеть в воде… Всё-таки легче, чем захлебнуться и пережить все ужасы задушения…
На западе острыми точками вылупились огоньки. Неужели это уже пароходы?.. Нет! Слишком скоро… Да у парохода был бы прожектор, а это тусклые цветные огоньки. Зелёный и красный… Должно быть, парусник какой-нибудь… Да, парусник — белого огня нет. Идёт левым галсом, пройдёт стороной. Разве подать сигнал? На мостике должны быть фальшфейры…
Беляев осторожно двинулся обратно к командирскому мостику.
Волны уже тихонько захлёстывали в шканечный люк.
Словно судорога прошла внутри всего корпуса. Беляева, уже занесшего ногу через перила, с силой отбросило вниз, на палубу. Он тотчас же вскочил, но словно огромная рука вырвала пол из-под ног и приложила к спине…
Прямо перед глазами выросла огромная скользкая свинцовая стена воды, страшная тяжесть обрушилась на голову Беляева, и последним ощущением его было представление о чудовищной тёмной водяной воронке, выросшей по бокам и позади тонущего парохода…