Доктор взволнованно поднялся со своего места и, скрестив руки, впился взглядом в лицо собеседника.
— Представляешь ли ты себе, к чему привёл твой безрассудный поступок? — продолжал тот спокойно. — Знаешь ли ты, что от Сиккима до мыса Коморина, в самой глубине джунглей и на склонах гор, узнали о твоём поступке и за десять лет сложилась и крепнет среди чандала легенда, что за вершинами «Небесных гор» растёт под руководством великого Риши царица париев, которая разрушит-де законы Ману и, — голос индуса задрожал глубоким негодованием, — и уничтожит касты!.. И кто же руководитель этой стаи грязных, выродившихся животных? Наш брат, брат величайшего на земле посвящения!.. Махатма[17] в роли предводителя париев! — с невыразимым презрением закончил гуру.
— Брат! — возразил доктор взволнованно. — Десять лет назад, когда перед тобой, которому достаточно поднять веки, чтобы толпа потеряла рассудок, перед тобой в пыли, покрытое синяками, закрывая избитую голову слабыми детскими руками, корчилось беззащитное, крошечное существо… Что было в сердце твоём, когда язык твой повернулся, чтобы отдать её тупой, бессердечной, безжалостной стае людей?
— Не в сердце, а в разуме, да, в разуме, да, в разуме, — сурово перебил доктора индус. — В разуме у меня, были, есть и будут слова, которые говорил избранным Багават[18] во все времена, начиная с медно-красных сыновей третьей расы и кончая великим иудеем, взятым в убежище великих посвящённых во время вавилонского плена: «Пусть гибнут многие, лишь бы немногие избранные закончили развитие, достигли совершенства».
— Брат!.. Так ли говорит религия?
— Satyat nasti paro dharma![19] — ещё суровее, с глубоким непоколебимым убеждением возразил посвящённый.
— Неправда! — горячо воскликнул доктор. — Неправда! Нет религии выше любви!.. И ты знаешь, не будь последней, не было бы ни жизни, ни света, ни движения… Не было бы земли и солнца. Ибо истина не исключает покоя, безразличия, и не ей было вывести вселенную из мёртвого небытия!
— Быть может, это было бы и лучше! — угрюмо проворчал посвящённый.
— Брат?! — с ужасом крикнул доктор.
— Брат? — так же вопросом ответил пандит.
Дорн, не пытаясь уже справиться с дрожью, в страхе глядел, как эти два человека обдавали друг друга лучами своих страшных, фосфоресцирующих глаз.
Старый индус первый опустил веки.
— Я пришёл сюда не для религиозных диспутов, — сказал он, понизив тон. — Я пришёл узнать, подчинится ли брат решению?
— Какому? — упавшим, усталым голосом перебил доктор.
— Тому, которое было отдано мною… десять лет назад.