— Нет, дорогой мой, я пиво с водкой никогда не мешаю. И "Золотое кольцо" — не водка «Зверь», похмелья не будет, — он передразнил надоедливую рекламу. — От такой водки голова болеть не может!
— Поучаешь? Ученый, да? Ты обещал со Стрижом помочь, помнишь?
— Что, с такой маленькой птичкой справиться не можешь?
— Он вчера еще двоих моих из игры выключил. У него теперь два ствола, так что сам знаешь!..
— Интересно! К этому уже можно прицепиться. Какие у него пушки, ну-ка скажи?
— «Узи» и «Макаров».
— Говорил я тебе, не бери эту израильскую дрянь! Патронов нет, а засветишься — шухер подымут до небес:
откуда, кто поставил. Всучил тебе этот толстый узбек фуфло, а ты и доволен.
— Ой, ну хватит поучать! Хуже матушки родимой! Так поможешь или нет?
— Ладно, так и быть. Но ящик за тобой. Сорт знаешь.
— Черт с тобой, будет. Да, слушай, у меня какая загвоздка. Половина моих орлов — молодняк, Стрижа и в глаза не видели. У тебя должны быть его фотографии, сделай нам штук десять.
— Будут к обеду. Ну давай, не кашляй.
В неприметном домике в глубине старого сада Семенов еще несколько секунд слушал тишину, потом снял наушники и обратился к дежурному оператору:
— Валера, выпиши мне этот разговор на отдельную кассету. И продолжай слушать линию.
Между тем начальник городской милиции нажал клавишу селектора и спросил дежурного:
— Кто у нас сегодня патрулирует?
Выслушав ответ, он удовлетворенно кивнул головой — кто надо.
— Всех старших ко мне. Да, там Голома по отделу шляется, если он еще здесь, пусть зайдет тоже.
Встав из-за стола Арифулин, достал из сейфа личное дело, открыл, начал читать. Хмыкнул с недоумением, еще раз перечитал, уже вслух:
— Рост сто семьдесят три, вес шестьдесят три. — Всмотрелся в скуластое лицо Стрижа на десятилетней давности фотокарточке. — Чего Мурай так психует? Натуральный Стриж, невелика птичка.
В кабинет между тем вошли четверо старших патрульных машин и Голома.
Арифулин поднялся из-за стола и, стараясь говорить официально, произнес небольшую речь:
— Товарищи офицеры, получены оперативные данные о том, что вернувшийся из мест заключения матерый уголовник Стрижов Анатолий Васильевич принялся за старое. Есть уже два пострадавших, кроме того, преступник вооружен! Задача — обезвредить его любой ценой.
При этом начальник горотдела многозначительно посмотрел на Голому. Весь этот спектакль предназначался только для него. Не будь Голомы, Арифулин просто сказал бы остальным четверым: вот этого надо убрать. На них он полагался целиком и полностью. Это была его гвардия, преданная лично ему и повязанная кровью. Всех четверых он спас в свое время от тюрьмы, и они в долгу не оставались. Ну а Голома? Арифулин знал, что лейтенант ненавидит Стрижа, и решил сыграть на этом. Но глядя сейчас в выпученные от усердия и напряжения глаза «вечного» лейтенанта, он вдруг засомневался. "Боже, какой осел! Неужели он и здесь дров наломает?"