Некоторое время они смотрели друг на друга. Бывший Булка собирался пошутить: каким, мол, хорошим бегемотом может стать зарёванная девица. Но ничего не сказал.
Лида протянула руку и взяла его жёсткий толстый палец. "Надо же, какая девчонка!" – подумал он. Душа была уже на пределе.
Бывший Булка выжал из себя улыбку, подморгнул. Так подмаргивали на танцах в начале шестидесятых годов. Лида медленно улыбнулась, потом спросила:
– А мама где?
– Голова у неё… Уснула.
– Ну и пусть!
И он ничего ей не ответил.
– Але! Можно Филиппову?
– Не "Але, можно Филиппову", а "Здравствуйте, попросите, пожалуйста, Филиппову".
– Это ты, мам. А я не узнала. Нам папа звонил.
– Да…
– Спросил, мы придём или нет. Я сказала: придём.
Молчание.
– Лида! Надо было бы посоветоваться со мной.
– Мам, как я могла посоветоваться, если он звонил!
Хотела ещё добавить: "Ты соображаешь?" Но не добавила, конечно. Однако и того, что она сказала (главное же, голоса), было достаточно.
– Оставь, пожалуйста, Лида, свою резкость.
Она ничего не ответила, сердце ныло.
– Ну что ты молчишь? – сказала мама мягко.
– Потому что в субботу не были и сейчас пропускаем, да?
– Ты же знаешь, он сам просил…
– А мы и рады!
– Мне сейчас не очень удобно разговаривать…
– Хм!
– Перестань-ка, пожалуйста! И подумай лучше о том, что касается лично тебя.
"Меня?.." Лида озадаченно нахмурила брови.
– Ну, до вечера, дочка. Я сегодня немного задержусь. Приду, – она что-то сказала людям по ту сторону трубки, – приду часов около восьми…
Заложив руки за спину, она стояла посреди большой комнаты. Такая странная, несвойственная ей поза… Батянькина.
Она теперь многое невольно делала, как он.
…Возьмёт какой-нибудь чертёж… У него стола своего нет – считается, зачем ему стол, если он рабочий. Так он на столик для домино чертёж положит, какими-нибудь четырьмя штуками придавит по углам (чаще всего доминошными фишками), руки заложит за спину и стоит.
Чертёж, конечно, не сказать, что чистый. Всё-таки с завода. Поэтому и пыль въелась, и масло, и обтрёпанный. Мама: "Николай, ну что ж ты грязь – и на столе. Здесь Лида, я. Сам здесь полжизни проводишь, перед своим телевизором". А он: "Маринчик! Подожди!.. Кинься в меня карандашиком… Да любой давай". И опять стоит. Она: "Изобретатель!"
Теперь вот Лида стояла так же. Только смотрела она не на чертёж (откуда у неё чертежи?), а просто в пол, на уложенный ровной светло-коричневой ёлочкой паркет.
* * *
С тех событий, которые были описаны в главе четвёртой и пятой, прошло две недели.
Восемь дней назад батяньку положили в больницу…