Он позвонил, и через несколько секунд появился городовой, которому он велел привести г-жу Л.
Через несколько минут появилась г-жа Л., окруженная двумя городовыми. Д. велел ей подойти ближе к столу и, когда она подошла, сказал: «Сударыня, я имею доказательства, что вы посвящены во все подробности интересующего меня дела… Вы мне сейчас же продиктуете фамилии всех участников, надеюсь, что вы не заставите меня принудить к этому силой…» Л., высокая, стройная, довольно недурная собой женщина лет под тридцать, слегка побледнела, и на глазах у нее показались слезы.
— Я не знаю, не понимаю вас, — сказала она, — отпустите меня, я ничего не знаю, я буду жаловаться на вас генералу графу С., вы ответите и за обыск у меня, и за то, что арестовали и продержали целую ночь Бог знает с какими женщинами!..
— Я не боюсь ваших угроз. В ваших интересах советую вам исполнить мое приказание, — сказал сухо Д.
— Я ничего не знаю и не могу говорить, — раздраженно ответила Л.
Тогда Д. взял в руки каучуковую трубку и что-то проговорил вполголоса в нее.
Вдруг г-жа Л. провалилась в трап, едва успев отчаянно вскрикнуть. Д. знаком головы показал мне, чтобы я посмотрел в отверстие трапа. Я перегнулся через стол и увидал, что все тело г-жи Л. провалилось в трап вплоть до подмышек. Платье и юбки ее были подняты вверх краями трапа.
Д. опять поднес трубку ко рту и что-то сказал. Л. вся покраснела.
— Это позорно, бессовестно! — закричала она и стала биться, силясь выскочить из трапа.
— Ну, вы не хотите назвать фамилий участников? — спросил Д.
— Нет, я их не знаю…
Д. опять сказал что-то в трубку, и я увидал, как Л. стала извиваться, вскрикивать, по ее лицу было видно, что она испытывает сильную боль; теперь слезы лились у нее ручьем.
— Вы все еще будете упрямиться? — сказал Д.
Л. ничего не ответила. Вдруг она страшно вскрикнула:
— Довольно! Довольно! Остановите их! Я все скажу, назову вам фамилии!
Д. сказал в трубку несколько слов и, взяв карандаш, приготовился записывать показание Л.; та продолжала рыдать, но ничего не говорила, тогда Д., не скрывая своей досады, приложил трубку ко рту и уже очень громко сказал:
— Дайте еще двадцать розог, да горяченьких!
Теперь уже Л. стала кричать во все горло и просить прощения, обещаясь все показать, но Д. не остановил порку, пока ей не были даны все двадцать розог.
Л. после этого стала показывать и называть имена замешанных в деле лиц.
Когда она окончила свое показание, то Д. велел поднять ее из трапа».
Граф Кевенгелюр заметил, что тело ее было страшно иссечено… Как только ее вынули из трапа, она без всякого стеснения упала на пол, обнажив часть своего крупа и продолжая громко реветь. Д. позвонил и велел городовым позвать женщину, которая помогла бы Л. одеться, а затем отправить ее в лазарет при сыскном отделении.