– Куда ты теперь подашься, старик?
– Еще не знаю, – тихо ответил тот. – Меня Господь направляет. Вот ты только что говорил о Топлеве. Это знамение. Стало быть, туда и пойду. – Старик хотел улыбнуться, но закашлялся. Потом вытер рот рукавом рубахи и снова посмотрел на разбойника. – А то пошел бы со мной, а? Вдвоем веселее.
– Куда это? – прищурился чернобородый.
Богомолец улыбнулся бледными, морщинистыми губами.
– А куда глаза глядят. Ты, я вижу, парень неплохой.
– Вот как? – Чернобородый ухмыльнулся. – Где это ты разглядел?
– А я многое вижу, – мягко пояснил старик. – С тех самых пор, как Господь открыл мне глаза. Ты ведь теперь тоже крещеный, али забыл?
– Как это? – удивился разбойник.
– А вот так. У тебя на груди крест. И крестили тебя не водой, а огнем и железом. Ты таперича, как тайный апостол. Можешь людей в веру обращать, но не словом и убеждением, а мечом и кнутом. И проповедь твоя может быть горяча, как будто огонь.
Несколько секунд разбойник молчал, обдумывая слова старика, затем угрюмо спросил:
– Нешто так можно – живых человеков в веру пинками загонять?
– Можно, – кивнул богомолец. – Рассуди сам. Вот видишь ты, к примеру, перед собой куст. А на том кусте ягоды. И ягоды те – ядовиты. Ты бы стал их есть?
Разбойник усмехнулся и качнул головой:
– Нет.
– А ежели бы товарищ твой любимый подошел к тому кусту и захотел ягоду сорвать? Остановил бы его?
– А то!
– А ежели бы он стал от тебя отмахиваться да отбиваться – что бы ты сделал?
– Двинул бы ему в рыло и оттащил от куста.
– Верно. А ежели бы ты ему при этом выбил зуб?
– Лучше потерять зуб, чем жизнь, – сказал на это разбойник.
Старик улыбнулся.
– Вот о том я и толкую. Лучше потерять зуб, чем лишиться живота.
Разбойник задумчиво прищурился.
– Выходит, ежели кто-то не хочет верою твоею спасаться, то ему не грех и зуб выбить?
– Выбьешь зуб – спасешь живот, – повторил богомолец. – Ты вот разбойник, а стало быть – душегуб. И крови, небось, пролил поболе, чем Первоход. И за то тебе вечно гореть в адском пекле.
Чернобородый грозно сдвинул брови.
– Так ты напугать меня, что ли, хочешь?
Старик качнул головой:
– Нет. Ты любишь лить человечью кровь, это я по тебе вижу. Но ты проливаешь ее за просто так, за ломаную медяшку или полмешка муки. За это тебя сожрут черти. Но ты мог бы проливать человечью кровь не за медяшку и муку, а за веру. И тогда бы ты уже был не разбойником, а Божьим воином.
Чернобородый усмехнулся:
– Звучит неплохо.
– И я тебе об том же говорю. Добро должно быть с кулаками. И ты можешь стать этими кулаками.
Чернобородый долго размышлял, хмуря брови. Затем спросил: