– И зачем мне это? – поинтересовался Глеб.
Шкуродёр прищурил пылающие странным, безумным огоньком глаза.
– За Пастырем будущее, – сказал он. – Князь Егра умер, а княгиня Наталья вступила в нашу общину. Почти все дворовые бояре – общинники Пастыря. Купцы еще кочевряжатся, но скоро чародей сломает и их. Ему нужны такие люди, как мы с тобой, Первоход.
– Вот как? Интересно знать, зачем?
– Пастырь – ловец человеков. А мы… – Шкуродер облизнул губы. – …Мы его охотничьи псы. Там, где не помогают увещеванья, помогают кнут, меч и острые зубы.
Глеб нахмурился и холодно проговорил:
– Пастырь не свалит купцов. Крысун Скоробогат никогда не пойдет с ним на сделку. Да и другие купцы тоже. В отличие от бояр, в этих парнях еще осталась закваска.
– Крысун – мусор, – презрительно бросил Вичкут. – Пастырь раздавит его, отряхнет прах с сапог и двинется дальше. Пойми, ходок, все это лишь начало. Пастырь быстро набирает силу, и скоро с ним никто не сможет совладать. Сначала он приберет к рукам Хлынь, потом все княжество, а потом и все русские земли.
Глаза атамана замерцали, а жилистые руки сжались в кулаки.
– Будь с нами, ходок! – скрипнув зубами, предложил он. – Пастырь слышал о тебе, и он будет рад принять тебя. Ты станешь одним из нас!
Глеб усмехнулся:
– Предлагаешь мне стать овчаркой?
– У тебя нет выхода! Либо ты будешь служить Пастырю, либо он сотрет тебя в порошок.
– Есть еще третий вариант, – сказал Глеб и прищурил недобрые глаза. – Что, если я сам сотру его в порошок?
Шкуродёр засмеялся.
– Смешно! У тебя острые зубы, ходок, но об Пастыря ты их обломаешь. Уж поверь старому атаману. Так каким будет твой окончательный ответ, Первоход? Ты с нами или…
– Или, – проронил Глеб.
Несколько секунд атаман смотрел на Глеба, будто не поверил собственным ушам, потом вздохнул и сказал:
– Жаль. Ты мог бы принести нам много пользы.
– Мог бы, – согласился Глеб. – Но не принесу. Теперь ты убьешь меня?
– Я бы убил. Я бы разорвал тебя собственными руками, ходок. Но Пастырь хочет поговорить с тобой.
Глеб облизнул пересохшие губы и спросил:
– И когда?
– Прямо сейчас. И мой тебе совет, Первоход: не говори ему того, что наговорил мне. Иначе смерть твоя будет медленной и ужасной.
– Улита! Это я, толмач Рамон! Я стучался, но мне никто не ответил, и тогда я набрался дерзости и вошел сам! Дверь у вас была открыта!
Переступив порог комнаты, толмач Рамон на мгновение остановился, а затем сорвался с места и быстро подбежал к топчану, на котором лежала Улита.
Выглядела она скверно. Бледное запрокинувшееся лицо ее было перекошено. На открытой шее темнели страшные кровоподтеки и синяки.