Мэтью слышал, как поет ночная птица — может быть, ее тихая песня и пробудила воспоминание.
— Мой отец, — сказал магистрат, — заболел. Я видел его в постели… вот так. Он угасал. Однажды я спросил мать… почему папа не встает. Не встает с кровати… и не танцует джигу, чтобы ему было лучше. Я всегда говорил… говорил себе… что когда буду старый… очень старый… буду лежать и умирать… я встану. Танцевать джигу, чтобы было лучше. Мэтью?
— Да, сэр?
— Ты очень удивишься, если… если я тебе скажу… что готов танцевать?
— Нет, сэр, не удивлюсь.
— Я готов. Да. Готов.
— Сэр, — сказал Мэтью, — у меня есть для вас кое-что.
Он наклонился и поднял с пола рядом с кроватью пакет, который принес днем. Миссис Неттльз нашла оберточную бумагу и перевязала желтой бечевкой.
— Вот оно, сэр, — сказал Мэтью, вкладывая пакет в руки магистрата. — Можете его открыть?
— Я попробую. — Но после тщетной попытки магистрат не смог разорвать бумагу. — Я боюсь, — тихо сказал магистрат, — что песка осталось меньше… чем я думал.
— Позвольте мне.
Мэтью наклонился к кровати, разорвал здоровой рукой бумагу и вытащил ее содержимое на свет лампы. Золотые нити блеснули в ее лучах и отбросили зайчики света налицо магистрата.
Руки его сомкнулись на ткани, коричневой, как густой французский шоколад, и притянули к себе камзол. Из умирающих глаз потекли слезы.
Да, это был дар фантастической цены.
— Где? — прошептал магистрат. — Как?
— Шоукомба поймали, — ответил Мэтью, не видя нужды вдаваться в подробности.
Вудворд прижал камзол к лицу, будто пытаясь вдохнуть от него аромат прошлой жизни. Мэтью увидел, что магистрат улыбается. Кто мог бы сказать, что Вудворд не ощутил запах солнца, сияющего в саду с фонтанами, выложенными зеленой итальянской плиткой? Кто мог бы сказать, что он не увидел золотой отсвет свечей на лице юной красивой женщины по имени Энн, не услышал ее сопрано в теплый воскресный вечер? Кто мог бы сказать, что не коснулась его ручка маленького сына, прижимающегося к доброму отцу? Только не Мэтью.
— Я всегда тобой гордился, — сказал Вудворд. — Всегда. Я с самого начала знал. Когда увидел тебя… в приюте. Как ты держался. Что-то… иное… неопределимое… но совсем особенное. Ты где-то оставишь свой след. В чем-то. Чья-то жизнь глубоко изменится… только потому, что живешь ты.
— Спасибо, сэр, — ответил Мэтью. Других слов он найти не мог. — И я… тоже… благодарен вам за вашу заботу обо мне. Вы всегда со мной обращались… разумно… и справедливо.
— Мне полагается, — сказал Вудворд и сумел едва заметно улыбнуться, хотя в глазах его стояли слезы. — Я ведь судья.