Господи, помоги ей быть такой же сильной, каким был Маршалл.
Когда Давина наконец немного успокоилась, она спросила Джима:
— Что случилось в Китае? Это правда, что Маршалл сдал своих людей, чтобы самому спастись?
Давина видела, что Джим был шокирован. Когда он ответил, его голос дрожал.
— Это он вам сказал?
Она кивнула.
— Все было ужасно, ваше сиятельство.
Он посмотрел на Нору, и Давина поняла, что он не хочет, чтобы стало известно то, что он расскажет.
Но Давине было все равно, даже если об этом услышит весь мир. Корни безумия Маршалла уходили в то время, когда он был в Китае. Она должна найти способ помочь ему простить себя.
— Расскажи мне, Джим.
— Китайцам было безразлично, кого убивать. Они решили убить нас всех. И им так это понравилось, что они убивали каждого из нас… и всякий раз другим способом.
Наступило молчание, а Нора положила руку на руку Джима, чтобы подбодрить его. Онвзглянул на Нору, и она улыбнулась.
— Но они ни с кем не делали того, что делали с графом. Похоже, они хотели, чтобы он страдал больше всех. День за днем они подсыпали ему в еду опиум. И он был способен лишь сидеть в углу с закрытыми глазами. Никто даже не мог сказать, жив он или мертв. — Джим смял свою шапку, а потом стал ее разглаживать. Руки у него были старыми — гораздо старше его возраста, — со шрамами и мозолями, настоящие руки матроса.
— После того как они пичкали его наркотиками в течение нескольких дней, они переставали давать ему опиум три дня, а один раз они заставили его ждать неделю. Его трясло, у него появлялись видения, а потом его начинало рвать. После этого он просто лежал, свернувшись, в углу. Иногда он умолял их позволить ему умереть, но у них на уме было совсем другое.
— Что произошло потом?
Джим отвернулся к окну, и Давина подозревала, что он видит не мелькавший за окном пейзаж, а то, что происходило в тюрьме в Китае.
— Они поставили его перед выбором: опиум против одного из его людей. Если он согласится, они снова дадут ему попробовать вкус опиума. Он пытался держаться. Его тело сотрясала страшная дрожь, он корчился в конвульсиях и кричал на них, и я понимал, что его муки ужасны.
— И он выбрал опиум?
Джим опустил глаза.
— Два раза. В самом начале. Больше никогда. Я не знаю, как ему это удалось, но больше он не сдал ни одного из своих людей.
— А я знаю как, — вздохнула Давина.
Джим посмотрел на нее с любопытством, но она не сказала ему о шрамах на ладонях Маршалла. Неужели он нашел гвоздь и вонзал его в собственную плоть до тех пор, пока физическая боль не облегчала его страданий отломки?.. Она закрыла глаза и откинулась на подушки сиденья.