Кто государственный обвинитель? Неужели Илюхин, чинно восседающий за столиком слева от судьи? Нет, сегодня он лишь на подхвате при старшем помощнике Генерального прокурора СССР Павле Николаевиче Солонине, которого я видел пару раз в коридоре Лефортово: это человек болезненного вида, хромой, тощий, надменный и, похоже, злой. Он заведует отделом Прокуратуры СССР по контролю за следственными органами КГБ (в своей оперативной работе КГБ даже по закону неподконтролен прокуратуре).
Хитро придумали! Тот, кто должен проверять работу органов, будет поддерживать все их фальсификации.
- Встать! Суд идет!
Трое мужчин - судья и два народных заседателя - занимают свои места. Их голов почти не видно за высоченными стопами томов моего дела, громоздящимися перед ними на столе.
Судья обращается ко мне:
- Фамилия, имя, отчество? Я встаю.
- Как я уже заявлял ранее, я не буду принимать никакого участия в закрытом суде.
Я не успеваю продолжить - судья прерывает меня:
- Но суд открытый, вы же видите! - и движением руки предлагает мне обернуться к залу.
- Для кого он открыт? Для корреспондентов АПН и сотрудников КГБ? Где мои родственники? Где друзья? Может, вы скажете, что они не захотели присутствовать на процессе?
Судья явно готов к этому вопросу.
- Свободных мест нет, как видите. Для родственников мы бы, конечно, стулья нашли, однако сейчас ваши мать и брат по закону не имеют права находиться в зале, так как позже будут вызваны в качестве свидетелей. А вот отец... Где отец подсудимого?
"Распорядитель", стоящий у дверей, тут же отвечает:
- Отец подсудимого не смог приехать из Истры в Москву по состоянию здоровья.
- Ну, видите? Чего же вы от нас хотите? Все, что от нас зависело, мы сделали, - говорит судья и тут же опять пытается задать мне какой-то анкетный вопрос.
"Что с отцом?" - думаю я, но тревога за него почти мгновенно вытесняется другим чувством. Наглый цинизм и лицемерие режиссеров этого судилища убедительней, чем пистолет Минаева, напоминают мне, с кем я имею дело. Холодная злость переполняет меня; я становлюсь совершенно спокойным и вновь обретаю способность мыслить логически.
- Я видел список свидетелей, вызванных на суд. Он приложен к обвинительному заключению. Ни матери, ни брата в нем нет. Таких ходатайств не заявляли ни обвинение, ни защита, а дополнений к списку свидетелей мне не представляли.
Тут вскакивает Солонин:
- Я ходатайствую!..
Повысив голос, я легко заглушаю его:
- Ага, прокурор ходатайствует! Но откуда судье стало известно об этом еще до начала заседания? Более того: он даже знал заранее, что такое ходатайство удовлетворит! Впрочем, я не собираюсь вступать в дискуссии по поводу юридических деталей этого фарса, а просто еще раз заявляю, что не стану участвовать в нем до тех пор, пока не будут выполнены следующие условия. Первое: в зале суда должен присутствовать кто-либо из моих родственников; второе: адвокат, подобранный для меня обвинением, не примет участия в процессе. Раз уж меня лишили возможности выбрать защитника, я предпочитаю защищаться самостоятельно. Мне не нужен еще один прокурор под видом адвоката.