Василий был в смятении и томлении духа. Как поступить? «Может, скажу: не объявлялся дворецкий тута, – и все! Знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю». Однако скребло в груди: «Нехорошо. Одно дело исполняем. Революции служим. Опять же, мой интерес, чтобы выследить этого убивца. Тогда так: дождусь, как из магазина выйдут, все доложу». Приняв такое решение, стал успокаиваться Василий Белкин. Рассматривая в витрине атласные женские лифчики, вспоминал о Марте.
А в ювелирном магазине тем временем развивались свои события. Как только портье пропустил в салон магазина графа Оболина, Любина и Забродина, им навстречу устремился на плохо гнущихся ногах Арон Нейгольберг, приветливый, улыбающийся:
– Здравствуйте, господа, здравствуйте! Увидел в окно, как вы подъехали… – Хозяин магазина не договорил. И граф Оболин, и Забродин, и Любин не слушали его: все смотрели на центральную витрину ювелирного салона. В ней была выставлена вся «Золотая братина» с чудо-чашей в центре во всем своем великолепии. Сервиз был снизу подсвечен невидимыми лампами. Глаз не оторвешь…
– Да, господа! – В голосе Арона Нейгольберга прорывалось ликование. – Принял вот такое решение: на некоторое время… ну на полгода или на год выставил «Братину» в витрине. Реклама! Покупателей у нас теперь раза в три больше. Конечно, большинство приходит просто посмотреть. Но и покупки возросли. – Старик выдержал внушительную паузу. – Итак, я к вашим услугам. А вообще, представьте, ждал. Вернее, предполагал ваш визит.
– Это почему же? – довольно невежливо спросил граф Оболин, с трудом оторвав взгляд от «Золотой братины».
– Да как сказать… – Хозяин магазина помедлил. – Коли вы затеваете судебный процесс… Наши предварительные встречи не только вероятны, но и неизбежны. Это мое предположение. Или не так?
– Господин Нейгольберг, – обратился к хозяину магазина Глеб Забродин, – у нас к вам есть серьезное предложение.
– В таком случае прошу ко мне в кабинет. Линда, принесите нам, пожалуйста, кофе.
Все прошли через торговый зал, как бы за кулисы нарядных витрин, и, миновав длинный сумрачный коридор, заставленный одинаковыми темными шкафами, наглухо запертыми, оказались в просторном кабинете с двумя окнами, выходящими во двор: окна были забраны металлическими решетками. Скорее, это был даже не кабинет, а маленький антикварный музей, в котором преобладали вещи с Востока – из Китая, Индии, Японии, Океании. Глаза разбегались…
Насладившись произведенным эффектом, Арон Нейгольберг признался:
– После дома – моя любимая обитель. Здесь я часто уединяюсь для неторопливых размышлений. Среди этих вещей понимаешь: все тленно в мире. Кроме одного – истинного искусства, которое совершенствует человеческую душу.