Разобрали стаканы.
– С днем рождения, Никодим Иванович! – сказал Федор Рябушкин.
– С днем рождения! – повторил Остап Цугейко. Чокнулись, дружно выпили.
– Что-то вкус… – начал было Федор, но не договорил: глаза его закатились под лоб, он выронил пустой стакан и стал медленно сползать со стула.
Остап лишь короткий миг с изумлением смотрел на товарища и вдруг, потеряв равновесие, завалился на спинку стула и с грохотом рухнул на пол. Никодим Иванович Воротаев, перешагнув через Остапа, быстро подошел к двери, закрыл ее на ключ и направился к пульту сигнализации и мониторам. Он был сосредоточен и совершенно спокоен.
В это самое время Иван Кириллович Любин и граф Оболин, сопровождаемые молчаливыми детективами Евгением и Станиславом из фирмы «Амулет», входили в сводчатый подвальный зал. В его глубине был выставлен единственный экспонат – сервиз «Золотая братина», состоящий из трехсот пятидесяти предметов, а триста пятьдесят первым предметом была сама братина – древний сосуд для вина. В витрине недоставало единственного предмета – продолговатого блюда, которое сейчас держал в руках Иван Кириллович. Для него в черном бархате витрины было оставлено углубление, по форме соответствующее блюду.
– Подсвет сейчас включать не будем, – пояснил директор музея прерывающимся от волнения голосом. – Поместим блюдо на его место – и тогда я включу подсвет, он у нас особый, еще мой отец придумал. Вы, Александр Петрович, увидите ваш фамильный сервиз во всей его божественной красоте.
– Да, да… Увижу… – Любин не узнал голоса графа – он стал хриплым и отрывистым. – Я… Я не могу поверить в реальность происходящего.
– Но это происходит! – воскликнул Иван Кириллович. – Сейчас мы поднимем крышку…
Директор музея подошел к левому краю витрины. Здесь в стену был вмонтирован неприметный металлический щит, на котором помещалась маленькая панелька с крохотными клавишами цифр и латинских букв; в ее правом углу горела яркая зеленая точка. Иван Кириллович оглянулся на витрину с сервизом – под ней не было узкой полосы зеленого света. «Значит, – убедился директор музея, – Никодим Иванович отключил „Братину“ от общей сигнализации». Но только у этого уникального экспоната была вторая, запасная, сигнализация – вот за этим металлическим щитом. И кодом владел только он, директор музея. Если срабатывала вторая сигнализация – сигналы тревоги должны прозвучать в отделении милиции и в дежурной части муниципального отряда быстрого реагирования.
Загородив щит спиной, Иван Кириллович стал, максимально сосредоточившись, набирать код. Он был длинным и состоял из трех последовательных комбинаций цифр и латинских букв. Проделывая все это, директор музея, однако, подумал не без озорства: «Сейчас по монитору за всем происходящим наблюдают охранники. Интересно, о чем думает Никодим Иванович? Что предполагает?» О второй, никому не ведомой сигнализации знали только командиры охраны, и с них была взята подписка о неразглашении этой тайны. Рукоятка рубильника была прохладной и податливой, одно легкое движение – и зеленая точка на панели в правом углу щита погасла. Иван Кириллович обернулся – и встретил три взгляда, устремленных на него: что-то общее было в этих взглядах, но предчувствие беды не посетило его, никакой опасности он не ощутил…