– Извини, Алеша, извини, душа любезная! – беспечно рассмеялся князь Василий. – Ни у Шустова, ни у Люпана коньяками и прочими винами теперь не торгуют. На фамильный портсигар выменял четверть сивухи у одного отвратительного субъекта. Да! Ты уж извини, я с другом… – Он кивнул на Любина. – Ручаюсь как за себя. Вместе университетские науки постигали. Филолог и историк, всяческие рукописи и документы, мышами травленные, изучает. Виноват, я же не представил… Граф Оболин Алексей Григорьевич – Кирилл Захарович Любин, дворянин, если не ошибаюсь, приват-доцент.
Пожимая руку Любину, граф сдержанно произнес:
– Что же, Кирилл Захарович, милости прошу. И не удивляйтесь тому, что увидите.
Кириллу представляли других гостей званого ужина, но имена тут же забывались. Любин все время помимо своей воли, хотя и украдкой, оглядывался в глубину зала, где стоял длинный стол.
Уже потом, дома, вспомнил имена лишь двоих: князь Владимир Павлович Разумовский – лыс, нервен, подрагивает левое веко – и граф Иван Петрович Панин – тучен, густая шевелюра, пышные бакенбарды. Был еще сухощавый человек лет тридцати, явно офицер, в военном кителе без погон, звали его, кажется, Николаем Илларионовичем. А фамилия? Не задержала память. Как имена и фамилии еще троих гостей? Нет, невозможно вспомнить!.. Потому что… Потому что Кирилл все оглядывался и оглядывался на длинный стол в глубине зала.
Стол, освещенный пятью подсвечниками с множеством (так казалось Любину) свечей, был заставлен золотыми тарелками, кубками, рюмками, бокалами, блюдами разных форм и размеров. Рядом с каждой тарелкой – ножи, ложки, а в центре этого золотого роскошества, как организующее начало, как сердцевина, красовалась братина. «Золотая братина… Золотая братина…» – повторял про себя Любин, не веря собственным глазам.
– Что же, господа, – сказал граф Оболин. – Все в сборе. Прошу к столу. Что Бог послал…
За Алексеем Григорьевичем гости направились к столу. В его центре перед семью тарелками стопками лежали салфетки. И тут же, кучно, – неслыханное дело! («Уж не дивный ли сон?» – подумал князь Василий) – в двух золотых кувшинах водка, несколько темных бутылок с этикетками французских вин, на золотых блюдах белорыбица, черная и красная икра, севрюга, копченый свиной окорок, тонко нарезанный; маринованные анчоусы, крымские краснобокие яблоки… И только хлеб в длинной хлебнице – черный, липкий, с примесями, и нарезать его тонко не получилось. За стулом графа Оболина стоял старик в белых перчатках.
– Еще один прибор, – сказал ему Алексей Григорьевич.