– Слушаю-с!
И еще у одной тарелки появилась стопка салфеток.
– Прошу, прошу, господа! – Хозяин дома широким жестом пригласил гостей садиться.
– Алеша! – Князь Василий рассматривал закуски и алчно потирал руки. – Что сей сон означает? Откуда?
– Вот, Свечка припрятал, пока я по заграницам… – Алексей Григорьевич указал на старика за своей спиной. – Из всей прислуги он и Дарья остались. И дворецкий мой, Никита Никитович Толмачев. Верный Никита. Это славно, когда есть человек, на которого полностью можно положиться. Да и то сказать… Какой слуга? Вместе мы с Никитой выросли. Родитель с младых ногтей и меня, и его на равных обучал. До гимназии. Все домашние учителя – для нас обоих. Родитель еще говаривал: тебе, Алешка, за Никитой тянуться надо, лоботряс. – Алексей Григорьевич засмеялся. – Никита – что правда, то правда – башковитый. Особенно по языкам горазд. Французский и немецкий ухватил сразу, не мне чета… Ладно, приступим.
Дворецкий стоял чуть в стороне от старика. Граф сделал ему знак рукой: начинайте! Никита и Свечка стали разливать из кувшинов водку по рюмкам – бесшумно и споро.
– Что же, господа, по обычаю начнем с водочки.
И в это время, рассматривая орнаментные рисунки на боках золотой братины, что стояла в центре стола, Кирилл Любин невольно произнес:
– Не может быть…
– Что с вами, Кирилл Захарович? – повернулся к нему граф Оболин.
– Я занимаюсь русской историей, эпохой Екатерины Второй, в последнее время – русским искусством восемнадцатого века… – Кирилл с трудом справился с волнением и продолжал: – У Гагарина, летописца Екатерины Второй, есть упоминание… Родовой сервиз графов Оболиных «Золотая братина»…
– Совершенно верно! – подтвердил граф Оболин. – Наш фамильный сервиз на семьдесят персон, триста пятьдесят один предмет.
– Но я считал… – Кирилл не находил нужных слов. – Не я… все историки: «Золотая братина» – легенда! У Гагарина и в других источниках говорится, правда невнятно, намеками, что сервиз был расплавлен и потерян для России…
– Для России! – насмешливо фыркнул князь Воронцов-Вельяминов. – Где она, Россия? – Он уже держал рюмку в руке. – Может, приступим?
– Сейчас, Вася, потерпи, – перебил граф Оболин. Его явно взволновали слова Кирилла. – Я не занимался этим специально, но в завещании прадеда… Большой оригинал был наш Григорий Григорьевич. В завещании есть об этом. Величайшее повеление: расплавить. Сейчас не помню. Зато дословно держу в памяти такую фразу из этого завещания: «Редкость сия принадлежит не токмо роду Оболиных, но и России». И вроде бы, припоминаю, каким-то образом сервиз имеет касательство к пугачевскому бунту…