«Они имеют прямое отношение к „Золотой братине“». – почувствовал хозяин магазина и, собрав всю свою волю, стал спокойным, внимательным, вежливым:
– Здравствуйте, господа! Что вам угодно?
– Повторяю! – с негодованием и напором сказал Алексей Григорьевич. – Я граф Оболин.
– Что? – вырвалось у Арона Нейгольберга, на мгновение он застыл, как и остальные служащие.
Граф Оболин вынул из кармана пиджака паспорт:
– Вот! – Он протянул документ хозяину магазина: – Удостоверьтесь.
– Я не понимаю… – пролепетал Арон Нейгольберг, рассматривая фотографию в паспорте.
По-русски он ничего прочесть не мог.
– А это опись «Золотой братины», – продолжал граф Оболин, – произведенная в тысяча девятьсот первом году работниками Петербургского имперского банка. И подтверждение… Взгляните. Сервиз является родовой собственностью графов Оболиных. Так что…
– Но позвольте! Позвольте!.. – перебил старик. – Я… Я все же хочу понять: что происходит?
– Вы купили сервиз не у графа, – вступил в разговор Глеб Забродин. – Вам продал сервиз дворецкий Оболиных, Никита Никитович Толмачев. Он – вор. Ваша сделка с Толмачевым юридически несостоятельна.
– Извините, господа! – И Арон Нейгольберг стал воплощением достоинства и чести. – Все осуществлено в строжайших рамках закона. Один момент! – Старик медленно подошел (ревматические ноги, казалось, совершенно отказались сгибаться) к конторке бухгалтера, который почтительно отступил в сторону, хитрым ключом открыл нижний ящик, вынул из него плотный лист глянцевой бумаги. – Вот, господа, купчая. На ней подпись графа Оболина, печать…
Купчая в руках Алексея Григорьевича мелко подрагивала.
– Тридцать пять миллионов марок за «Золотую братину»… – простонал он сквозь сжатые зубы. – Мерзавец!..
– Сделка, господа, это обоюдное согласие. – Арон Нейгольберг был теперь даже вызывающе спокоен и вместе с тем величествен. – Подчеркиваю еще раз: все сделано по закону.
Граф Оболин буквально пожирал глазами купчую:
– Он точь-в-точь скопировал мою руку!..
– А печать? – спросил Забродин.
– Да, это наша фамильная печать. – В руках Алексея Григорьевича был маленький саквояж. Он раскрыл его, вынул коробку из мореного дуба с инкрустациями, поднял крышку. В коробке лежала круглая печать. – Этой печатью скреплена купчая?
Хозяин магазина взял печать, передал ее бухгалтеру, тот приложил печать к подушечке с чернилами, хлопнул ею по чистому листу.
Все склонились над круглым отпечатком.
– Да, – сказал Нейгольберг, – именно эта печать, как вы видите, стоит на купчей.
– Значит, он все заранее… Сделал точную копию нашей печати. Теперь я многое, многое понимаю…