— Да, мама! — мальчик повернулся к продавцу. — Хочу вот эту, и эти две! А еще вон ту, страшную!
Последней продавец вынул фигурку превращающегося в кота саоми. Я не удержалась и спросила Ярата:
— А похоже сделали? Мне кажется, не очень, только…
В это время мальчик захотел взять еще одну фигурку — саоми, вооруженного длинным кинжалом. Мать долго объясняла ему, что больше четырех не возьмет ни в коем случае, и, когда посетители ушли, лишняя фигурка осталась лежать на прилавке. Ярат поднял ее, покрутил в пальцах.
— Нравится? — улыбнулся хозяин магазина. — Заметьте, ручная работа…
Поставив фигурку на прилавок, мой спутник направился к выходу.
* * *
Стены, утыканные кольями, прикрытые у основания просмоленными деревянными решетками, поднимаются высоко вверх, первый ряд ощетинился арбалетами по всему периметру. В императорской ложе — золото. Ярко светит солнце где-то очень высоко, в далеком-далеком небе, и его свет не дает разглядеть лица людей, потому вместо императорской четы и малолетнего наследника видно лишь золото. Оно сияет, переливается, отражает лучи, слепит глаза.
Хоть бы напиться свежего воздуха напоследок…
Но воздух не тот, невкусный, пахнет пылью, псиной, смертью, как будто небо вверху — не настоящее, фальшивое. И ветер, вольный ветер с гор, лугов и долин не может перебраться через высокие стены. Потому на арене душно и воняет.
Серо-черный саомитский кот вышел из клетки, прыгнул, кувыркнулся, разминая мышцы, потом медленно пошел дальше от входа, изредка поглядывая наверх. Глаза понемногу привыкали к яркому свету, но все равно смотреть было больно. Там, наверху — запахи и голоса многих людей, слуха достигает звонкий голос мальчишки-наследника, но императора расслышать сложнее — он говорит тише, да и взрослых голосов хватает — женские, мужские, восторженные, недовольные, возмущенные и злорадные.
Внезапно померещился голос Учителя.
До рези в глазах он вглядывался в ряды сидящих в той стороне людей, потом вздохнул, отвел взгляд, принялся тереть лапой слезящиеся глаза.
…Учитель вспоминался часто, почти постоянно. Ярат старался не думать о нем, ведь человек, сотворивший такое, недостоин памяти. Ругал себя за каждое радостное воспоминание, связанное с Учителем, но все было бесполезно. Учитель, который подобрал последнего отпрыска уничтоженного им народа, подобрал лишь для собственного развлечения, удовлетворения любопытства и тщеславия — даже не из жалости или чувства вины… Учитель заменил ему погибших родителей и был дорог как никто другой. Разве можно было сразу сменить любовь ненавистью? И… вдруг Учитель все-таки соврал?