—Прости, — шепчет он. — Прости. Я ревную.
Она обнимает его.
—Я знаю, и что делать? Я всегда буду смотреть на сторону. Ты не можешь мне всех заменить. У меня и так полгода никого, кроме тебя, не было.
Ну, она чуть кривит душой. Один раз, зимним вечером, задержалась в кабинете полковника Гаэрри после совета. Пару раз в городе до беспамятства нажиралась с Кунеддой и просыпалась голая в постели, правда, не с ним, а с одним из прочих собутыльников, красивых парней, которых Кунедда просто притягивал. Пару раз в рейде звала в палатку кого–то из старых друзей. Но это так, случайные эпизоды. Постоянных связей не заводила после Сольвейг. А Тьерри… что Тьерри, с ним еще неизвестно.
Но сердцем знала: известно. С ним — надолго. Иначе не зацепило бы так его равнодушие. И не тянуло бы так к нему, будь хоть трижды тридцать раз красив. Не в этом дело. Просто во многом они друг другу подходили. Он был равным — в отличие от Дэнны. И Дэнна тоже сердцем это знал.
—Ты меня бросишь ради него.
Ах, он даже знает, кто это. Логично, черт побери. Только дурак не догадается, с кем она провела ночь. Они же два месяца друг на друга облизывались.
—Брошу, если будешь ревновать. Он меня к тебе не ревнует.
—Ну так будет, — мрачно обещает ее сладкий мальчик и с недетской силой вжимает в постель.
Что ж, и в ревности есть свои преимущества. Никогда еще Дэнна не был так смел и яростен в любви.
Утром она обнаруживает на шее здоровенный засос, поднимает брови. Мальчишка посмел ее пометить! Ангельские крылья, вот нахал–то! Нет у него прав на нее, кроме тех, что она сама дает.
Она обнимает Дэнну — мальчик за зиму вытянулся и догнал ее ростом. Целует его и кусает за губу неожиданно и больно. Он вскрикивает тихонько, но не отшатывается, а прижимается к ней сильнее.
—О том, что я твоя собственность, можешь фантазировать в купальне, пока дрочишь. А за второй такой засос я тебя выпорю.
—Выпори прямо сейчас, если хочешь, — мурлычет он, довольный донельзя, и трется об нее всем телом. Он любит грубость, и страстный напор, и ее сильные пальцы, выкручивающие ему запястья. Почему бы и плетку не попробовать — чуть–чуть, понарошку, только чтобы разжечь огонь под кожей. Они так развлекались уже, и руки она ему связывала, и ладонью раскрытой, ненапряженной хлестала по щекам и по чему подвернется, и волосы на руку наматывала. «Мой мальчик, что хочу, то и делаю!»
И снова между ними мир. Надолго ли?
*******
Она даже не понимает, как это заметно.
Стоит ей войти в комнату, сбросить пропотевшую куртку, потянуться у зеркала, поприветствовать его томно, с хрипотцой, и ему все становится ясно, и в сердце будто входит стрела с тупым наконечником, и нахлынувшая боль почти осязаема.