Он одевается и идет ночевать в палатку Ньярры. Тот, как всегда, спит один.
Лэйтис он потом соврет, будто вышел по нужде и в темноте заблудился. Она, кажется, поверит.
Комиссия подводит итоги целый день. Лазутчики доносят, что в кабинете полковника спорят и ссорятся, бадьями хлещут кофе с бренди, гоняют ординарцев в архив за картами и донесениями пяти–шестилетней давности, словно задавшись целью восстановить в мельчайших подробностях военную карьеру леди Лизандер и кавалера Кунедды. Шуршат документы и свитки, королевский аудитор — леди в черном, с худым востроносым лицом, — щелкает костяшками счетов, суммируя баллы. Через щель неплотно закрытой двери долетают обрывки фраз: «…При всем моем уважении, полковник… степные обычаи… дикие кочевники… мужской авторитет… престиж Криды…» — и перекрывающий их зычный голос полковника Гаэрри: «При всем моем уважении, диким кочевникам на престиж Криды насрать! А вот на что им не насрать, так это на военные заслуги. Если кто их в бою поимел, уважать будут без различия пола и возраста. Эутанги ей своих накрашенных пацанов шлют, как мужику. Эссанти сажают у своего костра, не брезгуют. Вот вам престиж Криды! А этот, академик хр–ренов, знаток теории, за меч схватился, когда его степняк за задницу ущипнул!» Ординарцы прыскают со смеху. Полковник выглядывает в коридор, с бешеными глазами цедит: «Выпор–рю!» — и хлопает дверью. Больше не слышно ничего.
Точно, был такой случай с капитаном Тинвейдой. Насилу тогда скандал замяли. Степняк уже глаза сузил и за столовым ножом потянулся, потому как оружия при нем не было, по правилам Белой крепости. Спас положение Кунедда. Взялся за капитаново запястье да и выкрутил чуток, чтобы в чувство привести. Отодвинул его плечом и говорит степняку: «Это мой парень. Выйдем, поговорим?» Тинвейда, говорят, аж побелел от злости. А этим что, вышли, поговорили. В ближайший чуланчик. Слов, правда, слышно не было, а вот стоны — было, и очень хорошо. Степняк вернулся довольный, про инцидент больше не вспоминал. Зато капитан Тинвейда с тех пор Кунедду сильно недолюбливал. «Не, это Кунедда его недолюбливает. Каждую ночь!» — комментировали полковые остряки…
Результаты объявляют с утра, перед всем полком. Реют знамена, блестит серебряное шитье парадных мундиров, лица у всех торжественные, даже у самых отъявленных раздолбаев. Дэнна стоит на шаг позади Лэйтис, с капитанским штандартом, надев на руку ее тяжелый щит. Который полтора года назад едва поднимал. Теперь ничего, держит, разве что иногда упирает в бедро, чтобы рука отдохнула. Лица Лэйтис ему не видно, только щеку с упавшей на нее золотистой прядью. Волнуется ли она? Он сам волнуется так, что руки потеют, и сердце глухо ворочается в груди, хотя ему–то что, не его судьба решается…