— Не плачь. Теперь всё будет в порядке, — карлик отложил в сторону уже ставшую ненужной миску, — всё будет в порядке.
Я незаметно вздохнула, смахнув слезы, взглянула на постепенно разглаживающиеся морщины на лице Тёрма, затем перевела взгляд на лицо устало улыбающегося карлика, и мы, не сговариваясь опустились на пол.
— Почему Вы всё делаете сами? — меня потянуло на разговор, наверное, капли янтарной жидкости случайно попавшие на лицо и руки придали немного бодрости. — Такой большой дом… Разве у Вас нет слуг?
— А ты бы хотела, чтобы слуги увидели всё это? — он обвёл взглядом ванную комнату.
Вопрос был чисто риторическим, ответа на него не требовалось.
— Кстати, меня зовут Ластикус Патрицус Ифанов сан, — после минутного молчания представился карлик и, ужасно смущаясь, добавил, — для друзей просто Ластик.
— Авель, просто Авель, — ни добавить, ни прибавить. Гордое — воительница — осталось в прошлом.
— Наслышан, весьма наслышан и польщён знакомством, — Ластик, всё так же сидя, сделал реверанс в мою сторону.
— Увы, сейчас знакомство со мной может быть очень опасно.
— Что поделаешь, мы живём в жестоком мире, — Ластикус Патрицус сокрушённо развел руками.
Мы так и сидели, неспешно переговариваясь, до тех пор, пока со стороны лохани не послышался приглушенный стон и следом за ним звук поднимающегося над водой тела. Мы снова одновременно, как по команде, вскочили на ноги. С Тёрма потоками стекала пропитавшая его насквозь влага. Полковник глядел на нас слегка затуманенным взором, но был вполне живым. Его дыхание было слегка тяжелым, но ровным. Остатки жидкости в лохани казались кроваво-красными.
— Я жив? — он скорее констатировал, чем спрашивал.
— Жив, жив, — бросаясь к нему в объятия, подтвердил хозяин дома. Мне тоже хотелось прижаться к нему, мокрому и такому родному, но я не смела, и лишь когда Тёрм, притянул меня к себе, качнулась к его плечу и… рухнула в обморок…
Очнулась я в просторной, светлой комнате, чувствуя, что буквально всю меня стягивают бинты. Одетая поверх бинтов одежда выглядела абсолютно свежей. Значит, я была раздета, отмыта, перебинтована и одета. И судя по правильно завязанным ленточкам здесь не обошлось без умелой женской руки. Ещё бы! Попробовали бы они прикоснуться ко мне без разрешения! Но чувствовала я себя неважно, даже не надо было прислушиваться к своим ощущениям, чтобы понять это. Голова ужасно болела, а во всем теле чувствовалась противная слабость. И ещё безумно хотелось есть.
— Эй, кто-нибудь, — тихо позвала я, но на мой писклявый оклик никто не отозвался. Я попробовала приподняться, но почти сразу же снова откинулась на подушку. Голова пошла кругом, веки сами собой опустились вниз. Полежав некоторое время с закрытыми глазами, я повторила попытку, но результат оказался тем же.