Конечно, трушу, подумал Он. Но если ты нервами, кожей чувствуешь опасность, если ты ежеминутно, ежесекундно окружен панцирем враждебности, если ты не находишь конкретного врага, трудно решиться на что-то реальное просто так, ни с того ни с сего, потому что ты уже привык, потому что тебе даже нравится так жить, потому что иногда жертвой быть удобно, потому что, наконец, тебя просто приучают к подачке под названием жизнь.
Собственно, ведь для чего-то я здесь. Не сон, не явь, не прошлогодний снег — последний рубикон, через который кто-то не может перепрыгнуть и мается этими хромыми, одноглазыми, ловкими, красивыми, прозрачными и железными. Все-все подталкивают куда-то, вроде бы ненароком, бочком-бочком к пропасти, к преисподней, к утилизации; и все решают только свои проблемы — как бы набить желудок или переспать с женщиной, или сыграть в пинг-понг, и при этом не обжечься на промашке, без ответственности, без последствий, по наименьшему сопротивлению, думая при этом, что они самые правильные и безупречные.
Где-то сзади загрохотало:
"Бух-х-х!.. бух-х-х!.."
Но это всего-навсего рассыпался балкон на гостинице.
— Оказывается, я тебя совершенно не знаю, — произнесла она удивленно, когда они заскочили в магазин, чтобы найти что-нибудь съестное.
— Я тебя тоже, — сказал Он, открывая ящик с консервами.
— Я возьму кофе и шоколад, — сказала она, разглядывая его поверх прилавка с таким интересом, что ему стало немного не по себе.
— И захвати свечки, — попросил Он.
— Ты моя самая большая загадка, — призналась она.
— Почему? — удивился Он.
— Потому что это так и есть. — Кивнула она. — И больше объяснять не имеет смысла, потому что любое объяснение — это ложь, запутывание самой себя, создание иллюзии знания.
Она жалко улыбнулась. Они никогда не были душевно близки, лишь одно лето, короткое лето связывало их.
***
Потом они все время бежали вниз к реке — улочками, вдоль арок и монастырских стен, и сзади все наваливалось-наваливалось страхом, ужасом, потому что вот-вот должны были проснуться Сирены.
По странной закономерности этот район города не был затронут разрушениями, и Наемники появлялись здесь настолько редко, что Он не мог и припомнить, когда видел их последний раз.
— Дальние пещеры глубже, — торопливо сказал Он, когда открывал рассохшуюся дверь, и они проскользнули в молельню, похожую на ларек.
С минуты на минуту должно было загудеть.
— Зачем мы здесь? — спросила она. — Мне страшно.
— Сейчас закричат, — пояснил Он.
— Да, — вспомнила она, — ты не привык.
Вначале они быстро шли, потом бежали. Он наизусть помнил все повороты и ступени.