Он и сам слишком хорошо все помнил. У каждого взвода были свои маленькие тайны, как выжить. Очень многое зависело от командира, его опыта. Ему-то самому, можно считать, еще повезло, как, впрочем, каждому из бригады. Но здесь, на заводе, его опыт не имел никакого значения. Все они «избранные», как твердил Мексиканец, и клал по три раза в день поклоны на Мекку — даже между станками, даже возле параши. А он в этом деле дока — каждый знает, доказательств не требуется, потому что на всякий случай молился все богам подряд.
— Даже хуже — иногда и звука не было. Вначале в казарме прятались, думали, поможет. Привязывались. Ха-ха… Паника, конечно, и все такое. А потом по целым отделениям пропадать начали. Поди разберись. Идут в столовую, и вдруг "бац-ц!!! бац-ц!!!", и полроты нету… И главное — никакой системы, только не для пангинов и петралонов, конечно. Один Ганс только оттуда вернулся, но не имени, ничего не помнил и под себя мочился. Вот кому по-настоящему повезло, потому что его сразу списали и отправили в желтый дом.
— Значит, у вас то же самое было, — согласился Он, хотя, конечно, у каждого по-своему. В конце войны у них самих корабли походили на "летучего голландца" — половины расчетов не хватало, обеды готовили главный механик и комендор. Кое-как доползли до Гибралтара, чтобы приткнуться к Европе. Союзники, прячущиеся в великой горе среди обезьян, предложив остаться, — у самих наполовину казармы пустовали — брызнули наконец солярки в танки, и они поплыли, выполняя приказ, но в Дарданеллах их все равно накрыло оранжевой зарей — всех, кто на палубе, как языком слизало. Дальше — только ночным морем, без отличительных огней, до славного белокаменного Севастополя, чтобы потом маршировать через Инкерман, Балаклаву и Джанкой в сводных бригадах. Во славу генералов. Во славу родины. Отечества! Теперь об этом никто не помнит. Некому помнить. Только когда это с ними начало происходить, то все казалось настолько естественным, даже доморощенным, обрусевшим, что подобные события на западе воспринимались как фантастические фильмы или кара славянам.
— Вначале это, вроде, как в сумерках происходило, вроде, как тени. Утром двоих-троих не досчитывались. Ну поиск, конечно. Жандармерия — ясное дело, своего не упустит. Допросы. Кое-кого на гауптвахту. Полковник за печень хватается… боров неопаленный…
— Секретное оружие? — спросил Он, представляя картину, так и не изжив в себе злорадства оттого, что им, оказывается, приписывали то, на что они не были способны. То, что потом заставило объединиться все человечество.