— Пан Жош-Лещницкий, — без церемоний приступил простецкий Янек к делу, отодвинув ксёндза, потеребливая подол свитера (я было подумал, что это кольчуга, да нет, свитер, хотя и штаны выглядели как-то кольчужно), — я режиссёр, представляю самодеятельный народный театр. Прошлым летом мы завоевали второе место в Сопоте, а этим летом ищем площадку, и ваша усадьба идеально подошла бы для действа…
— Войтек! — прикрикнули на него дуэтом пан и пани Турчак. Так значит, Войтек, а не Янек. Самодеятельный театр. Тоже славно.
— Почему бы нет?
— Всего одно представление! Но какое!
— Дорогие гости, стол готов…
Но, как и следовало ожидать, возможность насытиться мало занимала этих совсем не голодных представителей вильчанской элиты. Намного больше интересовали гостей результаты ремонта здания — точнее, то, что они оказались противоположны общепринятым результатам ремонта. Всё правильно, так и задумывалось! Мой ремонт содрал с автобазы изнутри кожу современности, обнажив каменное неколебимое мясо старинной кладки. Нервами и сухожилиями пролегают в своих руслах электрические провода, усиленные паутиной из проволоки. Потолок асимметрично зачернён в формах человеческих силуэтов. Портреты предков смотрятся на этих агрессивных стенах несколько зловеще, может быть, искажённо, но удачно — по-моему, удачно. Это я смею утверждать как специалист по рекламе.
— Пан Анджей, вас тут кошмары не мучают? — вкрадчиво рассмеялась Ядвига.
— У меня отличный сон и, к сожалению, прекрасный аппетит. А у вас, пани Ядвига?
* * *
Кто первым заговорил об инквизиции?
Конечно, впоследствии следователь, разбирая нити и развязывая узлы, в результате опроса свидетелей потребовал, чтобы ему признались: какая холера и с какой целью навела разговор на инквизицию. Честное слово, ничем не смог удовлетворить его законный интерес. К тому времени солнце уже закатывалось, и было выпито немало возмужалых, мускулистых, здоровых красных вин, таких, как «Жигонда» и «Минервуа», и ещё какое-то местное, белое, слабое, но заметно подкашивающее здравый смысл, и съедено жаркое, от которого Адам Григорчук и Ковальский отказались, налегая на рыбные блюда (да, верно, была среда), и я ещё запомнил, что ведущая актриса Войтекова театра Яся громко спросила меня о новостях польской диаспоры в Канаде и застенчиво прикрыла рот ладошкой, услышав, что я из Нью-Йорка. А вот кому засвербило посреди медлительного спокойного июньского вечера произнести слово «инквизиция», ей-же-ей, вообразить себе не могу. Сейчас мне кажется, что всё получилось спонтанно, произошла какая-то нападка на ксёндза со стороны Войтека Турчака, на которую ксёндз ответил примерно так: