Ефим сошел с колокольни и, остановившись на церковной паперти, крикнул:
— Приказываю сдать винтовки!
Он вытянулся, положив руку на кобуру маузера. Волчок, расправив черную бороду, хохотнул:
— Не пужай! Берите его, мальчики, что рот разинули?!
Но Ефим не слышал последних слов бывшего старосты. Он заметил в толпе отца злобного и растерянного.
«Пора!» — сказал себе Ефим.
Выдернутый из кобуры маузер тускло сверкнул в руке.
Бритяк попятился.
— Сыночек!.. — крикнул он навстречу выстрелу и медленно осел в грязь.
Ефим соскочил с паперти на землю. На него мгновенно напал страх. Толпа грозно шумела вокруг, рядом хлопали выстрелы.
Он побежал, расчищая маузером дорогу. Кто-то сшиб его сильным ударом в плечо. Падая, Ефим услышал протяжное «ура» красноармейцев, занявших окопы.
Перенесенный к себе в сени, Степан лежал неподвижно на чистой соломе. Скулы его резко обозначились, на голове белела повязка, сливаясь с мертвенно-бледной кожей лица. Расстегнутый воротник рубашки, запачканный кровью, странно напоминал вышитые рукою Насти цветы.
Степан дважды терял сознание, пока доктор Маслов, прибывший Из города в сопровождении Николкй, перевязывал ему рану. Теперь он находился в тяжёлом забытьи.
Выпроводив чужих людей, Ильинишна опустилась на колени возле сына. Затаив дыхание, смотрела в дорогие, почти безжизненные черты.
— Звери проклятые изверги! — шептала она, боясь нарушить оберегаемую тишину. — Человека им убить, что былинку в поле сломать. А на тех душегубов мы всю жизнь спину гнули, не досыпая и не доедая…
Сердце матери больно сжималось при мысли, что именно Бритяку она впервые доверила сына… Она качала головой, вспоминая прожитые годы и ничего не видя там, кроме горькой тоски. Из всех детей осталось лишь двое — Степан и Николка… Кому земли не хватало в поле, для того имелась на погосте. Такова уж бедняцкая доля.
В сени с размаху влетел Николка, придерживая в подоле рубахи свежие краснобокие яблоки. Остановленный страдальческим взглядом Ильинишны, поднялся на пальцы и вытянул тонкую шею.
— Мамка… это я для братки… Пущай поправляется скорей.
Мальчуган как-то повзрослел за последнее время. Всем существом своим он постигал остроту грозных событий, всполошивших Жердевку, и готов был на любой подвиг ради новой жизни, о которой поведал ему Степан.
— Отец где? — одними поблекшими губами спросила Ильинишна.
— С продотрядниками зерно выгружает у Бритяка. Сердитый — не подходи… За председателя комбеда, говорит, буду действовать!
— Ох, господи… Кто еще с ним?
— Гранкин, Матрена… и этот командир, Терехов. Только Огрехова не видать…