Он не желал, не мог слышать ничего больше, кроме боя у переправы. Кладя трубку и крутя отбой, Кочергин лихорадочно обдумывал маршрут спуска к Орлику. Черных полос впереди стало больше. Уже и снега не видно. Некоторые перелеты достали расположения батальона. Но раненых вроде бы там не было.
«Бронебойные! У них вся сила разрыва — вперед!
В землю, стало быть. Но все же густо кладут, проберись-ка там!»
Торопясь, лейтенант перемахнул бруствер. Когда полз по склону, исполосованному снарядами, над головой нудно, по-комариному, загудело. Туман еще более уплотнился, и вверху ничего нельзя было разглядеть.
«Что такое? Вот дьявол! — не сразу сообразил Кочергин. — Немцы самолет выслали!.. Погода куда нелетная, а рискнули. Хорошо б он за высотку зацепился. Крылышком! Выходит, фашисты никак не поймут, почему их стрельба не дает результатов».
Как палец в прорези, из тумана показался и тут же исчез конец крыла с желтой полоской. «Костыль», как прозвали солдаты «Юнкерс-87», улетал и снова возвращался.
— На тебе, выкуси! — злорадно кричал Кочергин. — Увидишь ты танки, как же!
Будто вняв его крику, «костыль» исчез. Гудение оборвалось. Тут же толчки воздуха в уши, которые он сразу не заметил, напомнили о непрекращавшемся заречном бое. Отсюда он был ближе. К тому же танки Орлика молчали. Однако недоумевать было рано — визг снарядов тут же плотно прижал лейтенанта к земле. За спиной звук тупо обрывался чавкающими разрывами, щедро, как с совковой лопаты, обсыпавшими его снежно-земляным крошевом. Прорезая туман, впереди совсем рядом мелькали желтые блицы. Пальба больно давила на барабанные перепонки. Карьер был тут, подле, и Кочергину показалось, что он различает темные корпуса танков. Он пополз быстрее и вдруг головой вперед заскользил вниз: начался обледенелый склон. Если бы не горный опыт, быть ему со сломанной шеей. Но лейтенант, повернувшись, ударами подкованных каблуков пробил плотный наст и затормозил. Теперь танки угадывались по блеску дульного пламени. Но встречное пламя выстрелов немецких танков, рассекаемое дульными тормозами, било в глаза. Обстановка сразу прояснилась. Тридцатьчетверки стояли в линию у подножия склона, закрытые со стороны Аксая отвалами песчаного карьера, а в каком-нибудь полукилометре, прямо перед ними, на левом берегу реки был спуск к переправе. Туман плотно висел в нескольких метрах над водой, местами касаясь седыми прядями ее мутного зеркала. Осторожно спустившись в карьер, лейтенант оказался вне опасности. Сюда немецкие снаряды не доставали: они втыкались в песчаные валы впереди или проходили выше. Немецкие танкисты видели пламя выстрелов пушек тридцатьчетверок, но не постигали их неуязвимости. Попадая под плотный прицельный огонь, их машины метались, подставляя борта. Отсюда ни один снаряд не пропал даром. По другую сторону реки горело уже одиннадцать танков! Вдвое больше было подбито… Лейтенант разглядел и силуэты тяжелых гусеничных бронетранспортеров. Но их было немного. По-видимому, гитлеровцы уже не рисковали здесь мотопехотой. Река служила Орлику отличным прикрытием. Подобраться к его танкам было почти невозможно. Когда Кочергин, задыхаясь от пороховой гари и кислой горечи тротила, спустился наконец в карьер, оглушающий звон слился с булькающим воем рикошетирующего снаряда. Разрыва лейтенант не услышал. Не поняв сразу происходящего, он увидел, как одна из тридцатьчетверок неожиданно круто развернулась и, набирая скорость, пошла прямо на него. Затем вдруг изменила курс и, все более накреняясь, устремилась вверх — вдоль склона.