— Ишь как небо раздалось! Ни единого облачка! Над океаном, верно, такое. Огромное! — выкрикнул Кочергин, тесно прижимаясь к Орлику.
— А им в нем тесно! — вроде бы ответил тот.
Лейтенанты, оглохшие, засыпанные, тесно обнявшись, лежали несколько минут, прислушиваясь к звенящей тишине.
— Отбомбились вроде бы! — поднял голову Орлик, сбрасывая комья земли.
— Передышка. Скоро снова жди! — отряхиваясь, вылез следом за ним Кочергин. — Глянь-ка, дом и автобус целехоньки! А машины санчасти где? А ну бежим, Коля! За домом они!
Обегая дом, лейтенанты столкнулись с Софьей Григорьевной.
— Беда, мальчики, беда! — ее голос дрогнул. — Кузьминский погибает… Машина строевой части — в прах!..
На невысоком деревянном помосте, по-видимому, остатке прилавка сельского базарчика, навзничь лежал военврач полка, запрокинув обнаженную остроносую голову. Возле, растерянно опустив руки, стояли его помощники, среди которых выделялся сутулый, нескладный Сыроежкин. Кадык раненого судорожно поднимался. Булькающий хрип рвался из широко раскрытого, хватающего воздух рта, ногти скребли доски настила.
— Без сознания! Осколок в мозгу, — обронила Софья Григорьевна.
Хрип оборвался. Поодаль, у курившейся воронки, уродливо торчали разбитый передний мост и исковерканный радиатор автомобиля.
— И это все? — растерянно оглянулся Кочергин.
— Прямое попадание, — обронила она. — Начальник строевой с Николаем Моисеевичем. Уцелел. Верочку вот жалко… Доброволец она, из Саратова. Комсомолка. И старшину тоже…
«Балагур был…» — вспомнил Кочергин старшину, помогавшего ему как-то в Немках со штабной писаниной.
Он ярко представил, как старшина в первое их знакомство, записывая на Ферме-3 при свете «летучей мыши» адрес его родителей, пошутил, что это формальность вроде страховки — от всякой случайности. Девушка тогда спала: лейтенант так ни разу ее и не видел. Теперь не было ни Кузьминского, ни этой неизвестной ему девушки, ни всегда веселого старшины, ни книги, в которую тот записывал их адреса. Ничего!
«Стало быть, и страховке конец…» — подумалось ему.
— Воздух! Воз-ду-ух! — раздались крики с разных сторон.
Кочергин бросился на спасительную землю. Над головой, как казалось, необыкновенно низко, с давящим воем по кругу снова вертелись «юнкерсы». Они пикировали один за другим, а потом опять занимали свои места в замкнутом строю. Невидимое уже солнце кроваво зажигало стекла штурманской кабины очередного самолета, входящего в пике. Чернильно-черные капли бомб, стремительно увеличиваясь, казалось, летели прямо в него. Уши заклинило. Теплые удары взрывных волн легко подбрасывали тело, отрывая от земли, с которой оно силилось слиться. Магниевые вспышки непрестанно блистали в накрывшем все черном облаке. Душила кисловатая, чесночная вонь. Побитое землей лицо распухло. Из рассеченной чем-то брови теплым заливало глаза.