Так началась для нас совместная жизнь: застряв под ледяным дождем, мы ждали утра, которое, возможно — возможно, — принесет нам чуть-чуть тепла и солнца. А вдруг это знак? Я могла бы успеть в монастырь, пока исчезновения моего не заметили, могла бы укрыться в келье и изобразить недомогание. Через день-два вернулась бы к своим обязанностям и жизнь потекла бы по-прежнему.
Но нет. Аглетрудис молчать не станет. Вдобавок нельзя ведь покинуть больного человека прямо посреди дороги — особенно человека, за которого я чувствовала огромную ответственность. Все же я никак не могла выкинуть из головы мысли о монастырском спокойствии, о своем месте там. В скриптории, среди книг, был мой дом. Но здесь, под деревом, на ветру, связанная с едва знакомым человеком… неужели так способна повернуться моя жизнь?
А делать было нечего, лишь переждать эту ночь.
Наступил тусклый, серый рассвет, дождь утих, однако не прекращался. Мы снова тронулись в путь, но ты уже не мог изображать былую бодрость. Каждый пробный шаг был новым испытанием, и каждый шаг сделанный превращался в маленькую победу. Я была подле тебя при каждой такой победе, шла, обхватив тебя рукой, и все боялась, что, если ты снова упадешь, больше не поднимешься.
А потом нам впервые улыбнулась удача в виде фермерской телеги. Лошадка зацокала в нашу сторону, и ты замахал рукой, чтобы возница остановился. Спросил, куда он едет, — в ответ мы услышали:
— В Нюрнберг, на рынок.
Однако подвезти нас фермер отказался.
— Не поместитесь, свиней везу! — заявил он, кивая на груженую повозку.
— Сколько за двух свиней? — полюбопытствовал ты. Фермер назвал цену.
Ты отсчитал монеты и, передав их фермеру, с трудом залез в телегу. Попробовал поднять свинью, но был слишком слаб и тогда подозвал меня; вместе мы справились. Едва коснувшись земли, свинья припустила в лес, а мы выгрузили еще одно животное и оно последовало за первым. Ты обернулся к озадаченному фермеру и заявил:
— Теперь и нам есть место.
Тот явно не обрадовался новым спутникам, но, должно быть, почувствовал, что ты не дашь ему уехать без нас. А поскольку деньги он уже получил, проще было согласиться, чем спорить.
Свиньи всю дорогу ерзали и пихались, обнюхивали нас своими любопытными пятачками. Я сначала пыталась их отогнать, подеваться им все равно было некуда. Едва мне удавалось отпихнуть одну, на ее месте тут же оказывалась другая. Они все время верещали, но это была ерунда по сравнению с запахом. Когда мы наконец-то добрались до окраины Нюрнберга, я уже не сомневалась, что Бог по-прежнему шлет мне знаки — теперь с помощью поросячьих экскрементов.