— Я не хочу забывать Кендру.
— Если копнуть, она такая же, как Рэнди. Потаскушка. Она разобьет тебе сердце. Нет, правда.
Она вложила в рот два моих пальца и начала их посасывать.
В постели она была очень хороша, возможно, в техническом смысле лучше Кендры. Но она не была Кендрой, и этим все исчерпывалось.
Мы лежали в последних отблесках серого дня. И поднялся ветер — внезапно резкий зимний ветер, а она попыталась возбудить меня во второй раз, но без толку. Я хотел Кендру. И она знала, что я хочу Кендру.
Во всем этом было нечто невыразимо печальное. Она была права. Романтичной любви — тому кинороману в цвете, о котором я грезил — следует, вопреки всякому вероятию, длиться вечно, как в рассказах Ф.Скотта Фицджеральда. Но нет. И Эми теперь была для меня просто еще одной женщиной с несколько большим числом морщинок, чем я подозревал, с животиком, одновременно и милым, и комичным, с венами, точно выцветшие голубые змейки на бледной плоти ее ног.
И тогда она заплакала, а я мог всего лишь обнять ее, и она напрасно снова пыталась возбудить меня, и поняла, что дело не во мне, а в ней.
— Не понимаю, как я оказалась тут, — наконец сказала она сумеркам, сгущавшимся над холодной серостью Среднего Запада.
— У меня в доме?
— Нет. Тут. Сорока двух, будь они прокляты, лет. С дочерью, которая крадет единственного мужчину, по-настоящему меня любившего. — А потом она сказала, а глаза у нее были ледяными, как зимняя луна. — Но, может, все не получится тютю блядски утю, как она рассчитывает.
Позднее мне пришлось вспомнить про это — про тютю блядски утю, имею я в виду.
Кендра пришла в тот же вечер в девять. И первые полчаса я занимался с ней любовью, а вторые пытался решить, рассказать ей про то, что ее мать приходила ко мне, или нет.
Позднее, перед топящимся камином с замечательным старым "черным" фильмом "Шансы против наступления завтра", мы во второй раз занялись любовью, и вот тогда, лежа в милой прохладе ее рук, когда наши запахи и выделения слились воедино, я сказал:
— Сегодня сюда приходила Эми.
Она напряглась. Вся.
— Зачем?
— Это непросто объяснить.
— Стерва! Я так и знала.
— Что она придет сюда?
— Что придет и повиснет на тебе. Что и было, так?
— Так.
— Но ты не…
Мне ни разу не приходилось лгать ей прежде, и это оказалось гораздо труднее, чем я предполагал.
— Иногда все вырывается из-под контроля…
— Блядство!
— Я хочу сказать, без всякого намерения, случается…
— Блядство, — повторила она. — Ты ее трахнул, так?
— Из самых лучших побуждений, ты…
— Перестань вякать. Просто скажи это. Скажи, что ты ее трахнул.