— Я ее трахнул.
— Как ты мог?
— Я не хотел.
— Конечно.
— И я смог только раз. Второго не было.
— Как благородно.
— И я сразу же об этом пожалел.
— Эми говорила мне, что ты, когда выглядел урод уродом, был одним из самых прелестных людей, каких она когда-либо знала.
Она встала, воплощение красоты, бесстыдно нагая, и направилась в спальню.
— Лучше бы ты оставил свое лицо безобразным, Роджер. Тогда бы твоя душа осталась прекрасной.
Несколько секунд я пролежал, раздумывая над ее словами, а потом ринулся в спальню.
Она одевалась с бешеной торопливостью. Но еще не успела застегнуть бюстгальтер. Только одна грудь скрылась в чашечке. Вторая выглядела одинокой и необыкновенно милой. Мне нестерпимо захотелось расцеловать ее и потетешить, как младенца.
Но тут я вспомнил, зачем оказался здесь.
— Полная чушь, и ты это знаешь.
— Что — чушь? — сказала она, убирая в чашечку вторую грудь. На ней уже были колготки, но юбку она еще не надела.
— Да все это дерьмо, будто мне следовало оставить свое лицо безобразным, чтобы моя душа осталась прекрасной. Не подвергнись я пластической хирургии, ни ты, ни твоя мать даже не поглядели бы на меня.
— Неправда!
Я улыбнулся.
— Черт! Не отрицай, Кендра. Ты красавица. И не стала бы связываться с уродом.
— Послушать тебя, так я полная пустышка.
— Кендра, это же глупо. Спать с Эми мне не следовало, и я сожалею.
— Меня удивляет только одно: как это она еще мне ничего не сказала. Наверное, выжидает момента поэффектнее. И в ее версии, не сомневаюсь, ты бросишь ее на кровать и изнасилуешь. Вот что сказал ей мой отец в тот вечер, когда она застукала нас вместе. Что это я хотела…
— Господи! Так ты…
— Не до конца. Очередной вечер в клубе мы с Рэнди перебрали и каким-то образом кончили борьбой в кровати, а тут входит она и… Ну, возможно, я изо всех сил постаралась создать у нее впечатление, будто мы как раз приступили, когда она вошла, и…
— Да, чудесные в вашей семье отношения!
— Все это гнусно, и, поверь, я понимаю.
Я стоял в спальне, полной теней, освещенной только месяцем над косматыми соснами, и на меня навалилась усталость.
— Кендра…
— Не могли бы мы просто полежать рядом? — В ее голосе тоже звучала усталость.
— Ну конечно.
— Без чего-либо, хочу я сказать.
— Я знаю, что ты хочешь сказать. И, по-моему, это чудесная мысль.
Мы тихо пролежали, наверное, шесть-семь минут, прежде чем занялись любовью — и еще никогда мы такие неистовствовали. Она набросилась на меня, даря наслаждение и боль в равной мере. Это было очищение, в котором я отчаянно нуждался.
— Она всегда была такой.
— Твоя мать?