За ним еле поспевал Меншиков.
Царь твердыми и решительными шагами подошел к палачу. Его сопровождал не отстававший от него Меншиков, но Петр, полуобернувшись к нему, коротко сказал:
— Отойди, Данилыч.
Меншиков отступил.
Царь тихо говорил что‑то палачу, и тот кивал головой.
Никто не слыхал его слов и ответов исполнителя правосудия, но многие из присутствующих шептали друг другу:
— Царь приказал ему не убивать ее. В последнюю минуту он помилует ее.
Общее любопытство было возбуждено до последней степени. Однако царь, отошед от палача и заняв свое место, сделал знак приступить к казни.
Офицер, дрожащим прерывающимся от волнения голосом, прочитал во всенародное услышание приговор суда.
Вряд ли Марья Даниловна слышала его. В ее уме совершалось что‑то странное. Ясно, как будто это случилось вчера, встала перед ней картина ночи со звездами и луной на небе, с привольной, безграничной степью. Стальной змейкой вьется река, покрытая чешуйчатым лунным налетом; горят угли костров, разожженных близ шатров. Опрокинутые повозки, ржание лошадей где‑то вдали. В котелках варится пища, и порой пламя, длинное и красное, подымается к прозрачному, темному небу, и ветерок колышет его… Слышит она таинственные слова, раздающиеся теперь, в эту тяжкую и страшную минуту ее жизни, отчетливо, точно наяву: «Всю судьбу твою вижу… Быть тебе счастливой и богатой, да знатной, да в почете у многих… Полюбит тебя самый великий человек, ростом он выше всех и лицом красавец. Дорого обойдется тебе его любовь… головой заплатишь ты за нее…»
Марья Даниловна всходила на плаху. Еще только одна последняя ступенька отделяла ее от жизни. Вот она перешагнула ступеньку, и последняя мысль мелькнула в ее голове: «Правду сказала старуха!..» Затем какой‑то неясный сизый туман заволок ее сознание.
Ее нагнули, положили ее голову на обрубок дерева.
Толпа замерла. Все взоры сосредоточились на царе, в ожидании знака его к остановке казни. Но фигура царя походила теперь на каменное изваяние, даже обычные судороги точно временно покинули его. Ни один мускул лица его не дрогнул.
Блеснул размашисто в воздухе топор, и голова Марьи Даниловны отделилась от туловища. Тонкая струйка крови окрасила помост, и палач вытер лезвие топора о клок сена, лежавший на плахе.
Чудная головка Марьи Даниловны скатилась в корзину.
Царь чуть заметно побледнел, и рука его, державшая дубинку, слегка задрожала.
Он быстрыми шагами подошел к корзине, прислонил палку к помосту, нагнулся, достал мертвую голову казненной, поднес ее к своим губам и поцеловал в волосы.